Ах как надеялась Александра Витольдовна на рутинный вариант педсовета: заслушали, приняли к сведению, разошлись!.. Но колючий взгляд Бессонова и насмешливая его улыбка поломали сценарий. Ну что за мальчишество – в его-то возрасте! – самоутверждаться, демонстрируя свою независимость от привычных для всех понятий. Даже если они отдают средневековой схоластикой. Пусть даже и задевают его дворянское происхождение. Надо же считаться с объективной реальностью! Нет, не счёл нужным. С какой- то мефистофельской усмешкой заявил, что «классовый подход» в изучении языка – это «сущая дичь и абракадабра».
Возможно, всё бы обошлось (Александра Витольдовна была почти уверена), если бы райотдел образования не прислал положенного в такой ситуации наблюдателя – инспектора Клавдию Мунтяну. Массивная женщина в серой жакетке, она индифферентно восседала возле директорского стола, явно скучая, глядя в окно на ветку вяза с развернувшейся свежей листвой, но, услышав ядовитую реплику Бессонова, тяжело заворочалась на скрипучем стуле:
– То есть как это «дичь»? Зачем вы бросаетесь словами? Вы бы подумали, прежде чем… Классовый подход – это установка, а вы… Да как можно?
Обида перехватывала ей дыхание, и, пытаясь смягчить ситуацию, Прокофьева с привычной холодноватой иронией вмешалась, обращаясь к Бессонову:
– Вы так пошутили, наверное. Признайтесь, шутка далека от остроумия.
Но прицельный взгляд Бессонова говорил о том, что никаких компромиссов он сейчас не примет.
– Шуткой я бы назвал совет кишинёвского методиста. Надо быть сумасшедшим, чтобы всерьёз говорить на эту тему.
Всколыхнулась тучная Мунтяну, что-то писавшая в блокнот. И только тут Прокофьева разуверилась в благополучном исходе.
– Я думаю, – заговорил Афанасьев-старший, оторвав от своих разложенных на столе бумаг беспокойный взгляд, – Бессонов актёрствует, делая вид, что не понимает, о чём речь. И нечего нам сейчас прорабатывать азбучные истины о классовом подходе. Обсудить надо нездоровую погоню Бессонова за дешёвым авторитетом у доверчивых детей. У тех, которых он собирает зачем-то в своей хатке.
– И тем самым, – обрадованно поддержала его Нина Николаевна, – наносит невосполнимый ущерб авторитету школы.
– Что вы имеете в виду? – насторожилась Мунтяну.
– Ну как же! Неизвестно ведь, о чём они там говорят.
– Да о чём они там могут говорить?! – не выдержав, вмешался улыбчивый математик Григорий Михайлович, никогда не расстававшийся с маской непоколебимого простодушия. – Ну о рыбалке да об охоте. И потом, всем известно, что не Бессонов их у себя собирает, а они сами к нему идут.
– Значит, надо запретить, – подвёл черту Афанасьев.
– Так что же вы не запретите своему сыну? – поинтересовался обычно молчавший на педсоветах пожилой химик Порфирий Никитович, имевший обыкновение тереть ладонью розовую лысину в минуту острого беспокойства.
– Какому сыну? О ком вы? – не сразу поняла инспектор Мунтяну. И, догадавшись, победно уточнила: – То есть Бессонов ко всему прочему ещё и отрывает сына от семьи коллеги-педагога? И вы, Семён Матвеевич, такое терпите?..
…Конечно, Александра Витольдовна упустила момент, когда надо было вмешаться. Нет, не сейчас. До педсовета. Знала ведь о своей способности неспешными жестами и лекторским голосом умиротворять страсти. Не предусмотрела.
И вот – финал: реплика Клавдии Петровны подняла рослую фигуру Бессонова со своего места. Его острый профиль был сейчас похож на занесённый топор, зависший на мгновение, перед тем как рухнуть. Молча собрав со стола тетради, блокнот, карандаш, он сложил всё в портфель. Щёлкнул замками. Пошёл к дверям. И, только сняв с вешалки куртку, сказал, повернувшись:
– Не могу участвовать в этой гнусной комедии.
Тишина была в учительской. Слышен лишь скрип стула, на котором недоумённо колыхалась сердитая Мунтяну, конспектировавшая сказанное. Захлопнув наконец блокнот, она произнесла:
– Я доложу… Я считаю, это вне всяких рамок… Это же вредительство какое-то!..
Разошлись все быстро и молча. Все, кроме Прокофьевой.
…Она медлила, перебирая на столе бумаги. Наконец собралась. Вышла на крыльцо.
День клонился к вечеру. Облака над днестровской поймой светились округлённо-белыми гребнями, отражаясь в озёрных зеркалах и речных излуках. Плавневые леса и камышовые чащи, окутанные сиреневой дымкой, такой нежной, такой манящей, жили своей сложной весенней жизнью. Там (казалось Александре Витольдовне) дышалось легко и свободно.
Ах как хотелось уйти туда! И – раствориться в зелёном омуте поймы. Спрятаться ото всех. Хотя бы на миг!
Из дневника пионера шестого класса Виктора Афанасьева:
Из дома с аистиным гнездом на крыше, резко хлопнув калиткой, вышла учительница Кожухарь. Будто опаздывала на утренний урок.
Но был поздний вечер. Он вывесил над сельскими улицами и днестровскими плавнями круглую чашу луны. Её свет пролился золотой дорожкой на озёрные зеркала и речные излучины и увяз в камышовой чаще, взбудоражив лягушиный хор.
Торопилась же Лучия Ивановна к райцентровской почте, где вот-вот мог закрыться переговорный пункт. А ей нужно было срочно позвонить, иначе судьба пополам – муж лишится учительской должности. Уже, можно сказать, лишился. Только что соседка, подрабатывающая уборщицей, сказала: ближе к вечеру за дверью кабинета заведующего райотделом образования Занделова чьи-то громкие голоса требовали «отстранить Бессонова». Слова слышались такие: «Конфликтный… Не признаёт авторитетов… Да просто провокатор… Из-за его фокусов и нас с работы погонят…»
Почти бежала по безлюдной улице Кожухарь.
А лунный свет стекал с камышовых и черепичных крыш, тщательно вычерчивая тени домов, ивовых плетней и деревьев. От Днестра, сквозь тростниковые заросли, катился в село беспорядочно звонкий лягушиный стрёкот – вся речная пойма с её старицами и протоками пела множеством страстно вибрирующих голосов. И у каждого был свой зов. И – своё отчаяние.
Зарешечённые окна почты темны, кроме одного. Там, через коридор направо, размещается в сумрачном закутке, освещённом тусклой сороковатткой, переговорный пункт.
– О Боже, успела!
Кожухарь выложила на стойку сумочку, щёлкнула замком, достав записную книжку.
– С Кишинёвом, срочно, Валенька, можешь? Вот номер…
Круглолицая Валенька, перестав щёлкать семечки, кивнула сочувственно:
– Попробуем.
Но вначале пожаловалась на плохую слышимость, на сквозняки, из-за которых у неё в ушах без конца «стреляет», только потом надела наушники, воткнула штекер в разъём коммутатора и отчётливо произнесла,
