Антонию на то, что египетский флот будет сражаться более охотно, если с ним будет их царица, да и египетские деньги можно будет получить гораздо быстрее, если будет считаться, что это она сама в них нуждается. «И, кроме того, – сказал Канидий, – я не вижу, кого из царей, присоединившихся к этой экспедиции, Клеопатра ниже по интеллекту, ведь она одна долгое время правила огромным царством и научилась у тебя, Антоний, вершить великие дела».
Длительное пребывание царицы в Эфесе и ее связь с приготовлениями к войне были причиной крупных разногласий, и римские сенаторы разделились на две партии: на тех, кто поддерживал замыслы Антония, и тех, кто теперь был за примирение с Октавианом, которое должно было стать средством избавления римской политики от тревожащего влияния Клеопатры. Когда до ее ушей дошли вести об усилиях миротворцев, ее досада, наверное, была очень сильной. Должны ли ее надежды разбиться вдребезги только потому, что нескольким упрямым сенаторам не понравилось то, что иностранный монарх занимается политикой республики? Клеопатра больше не доверяла Антонию, так как ей казалось очевидным, что он в глубине души старается лишь ради своего собственного возвеличивания и готов отодвинуть ее на задний план в тот момент, когда ее интересы станут представлять угрозу его собственным. Это она подстрекала его к войне, поддерживала его на должной высоте, разбудила в нем чувство долга и в большой степени финансировала его нынешние действия, а он готов слушать тех, кто убеждает его заключить мир. Только недавно он предложил Октавиану, что сложит оружие, если тот сделает то же самое. В тот момент Клеопатра, наверное, думала, что это просто дипломатический ход для завоевания популярности, но теперь, видимо, поставила желание Антония воевать под большой вопрос и спросила себя, не предпочел бы он мир, покой и свободное время, чтобы пить и пировать вволю. Тем не менее война была необходима для ее честолюбивых замыслов и для того, чтобы ее сын мог вступить в свои права. Если Октавиан не будет свергнут, она никогда не будет чувствовать себя в безопасности, а она всем сердцем хотела прийти в тихую гавань после лет бурь и напряженных усилий.
Итак, для нее самым главным было не допустить заключения мира, поэтому она сделала последнее усилие в этом направлении и, используя все хитрости и уловки, начала уговаривать своего мужа издать указ об отречении от Октавии и тем самым оскорбить Октавиана так, что никакое извинение не будет принято. Как только об этом плане прознала партия миротворцев, они начали оказывать на Антония давление, чтобы он помирился с Октавией. Несчастного изводили и донимали обе стороны, видимо, до тех пор, пока он от этого не устал. Однако советники Клеопатры в конце концов одержали в этом вопросе верх, и Антоний принял решение сделать опережающий ход и приплыть в Грецию, тем самым приблизив на шаг боевые действия. В конце апреля он приплыл из Эфеса на остров Самос, оставив часть армии. Здесь он пробыл две или три недели, во время которых он предавался легкомысленным развлечениям, что было реакцией на все волнения. Он приказал своим вассалам привезти с собой на встречу лучших актеров и комедиантов, чтобы высокое собрание не испытывало недостатка в развлечениях; и теперь этих актеров на кораблях доставляли на Самос, чтобы там разыгрывать представления перед царями и разными правителями. Эти владыки соревновались друг с другом, давая великолепные пиры, но нам ничего не известно о подобном расточительстве со стороны Клеопатры, которая, вероятно, была слишком встревожена и слишком благоразумна, уделяя достаточно времени и внимания своим обязанностям хозяйки. Богатые жертвы были принесены богам в островных храмах; каждый город отдал на это по быку; а священные чертоги, наверное, оглашались обращениями почти ко всем богам Востока и Запада. Поразителен был контраст между блеском и весельем на Самосе и унынием в тех городах, которые лишились своих солдат и денег и вот-вот должны были быть ввергнуты в ужасы кровопролитной войны. «Пока почти весь мир, – пишет Плутарх, – полнился стенаниями и плачем, этот единственный остров несколько дней оглашался звуками труб и арф, театры были полны людей, а хоры играли трагедии; и люди начали спрашивать себя, как же будет отпразднована победа, если они пошли на такие расходы в начале войны».
К концу мая все эти огромные вооруженные силы переправились через море и прибыли в Афины, и здесь Антоний и Клеопатра собрали совет. Мысли царицы, надо полагать, были очень взбудоражены из-за угрожающих разногласий, причиной которых было ее присутствие в армии и отсутствие у нее уверенности в искренности ее мужа. Я считаю вполне вероятным то, что их отношения в это время оставляли желать лучшего, и, хотя Антоний был, возможно, более предан царице, чем раньше, между ними могли происходить споры и ссоры. Клеопатра хотела, чтобы он официально развелся с Октавией и немедленно начал войну, но Антоний со своей стороны был, по-видимому, не склонен делать какие-то решительные шаги. На самом деле перед ним стояла дилемма. Очевидно, Антоний пообещал царице, что если он одержит победу, то сразу же нацелится на монархию, предложенную Юлием Цезарем, и устроит все так, чтобы Цезарион со временем воцарился на троне. Но сейчас большинство сенаторов, которые находились с ним, указали Антонию на то, что римский народ ожидает от него, что он восстановит республику и отпразднует победу, после чего снова станет обычным гражданином. В молодые годы Антоний отнесся бы к этим трудностям с легким сердцем и придумал бы какой-нибудь способ обратить эту ситуацию себе на пользу. Но теперь его сила воли была подорвана пьянством, и к тому же он стал сильно во всем зависеть от Клеопатры. Антоний был очень увлечен ею и с каждым днем становился все более сентиментальным в своей любви. На тот момент ему было почти пятьдесят лет, и с убыванием жизненных сил он перестал быть таким неразборчивым в сердечных делах, сконцентрировав свой интерес почти полностью на царице, хотя она сама уже была не так молода, достигнув к этому времени тридцативосьмилетнего возраста. Ссоры с ней, видимо, сильно мучили Антония, а ее растущее презрение к нему заставляло его, ослабевшего, быть еще более преданным ее рабом. Он, похоже, с чем-то вроде пьяного восхищения наблюдал за тем, как она мастерски, энергично управляется с делами, и стремился сделать все возможное, чтобы сохранить ее любовь к нему, которая, как он видел, убывала. Бесстрашное сердце такой женщины, как Клеопатра, могли привлечь лишь мужская сила и решительность. Видимо, в сердце царицы рос ужас перед быстрой деградацией мужчины, которого она любила и которому доверяла.
В довершение всего в Афины приехал четырнадцатилетний сын Антония Антилл, с которым мы уже встречались в Александрии. Он недавно побывал в Риме, где ему оказала добрый прием верная долгу Октавия, которая ко всем детям своего мужа относилась с неизменной добротой и великодушием. Антоний, по-видимому, очень любил этого мальчика и объявил его наследным принцем. Парень стал кем-то вроде соперника Цезариона, к которому Клеопатра была сильно привязана. В его присутствии в Афинах, наверное, можно увидеть еще одну причину для раздоров.
Наконец, в начале июня царица убедила Антония сделать последний шаг и развестись с Октавией. Поставив этот вопрос перед сенаторами, которые принялись сердито обсуждать его, Антоний послал гонцов в Рим, чтобы передать Октавии распоряжение покинуть его дом. И одновременно с этим Антоний отдал приказ войскам, которые еще находились в Эфесе, немедленно прибыть в Грецию. Это было равносильно объявлению войны, и, таким образом, Клеопатра, вероятно, испытала огромное облегчение. Но как только этот шаг был сделан, многие римляне, друзья Антония, пришли к нему в величайшей тревоге. Они обратили его внимание на то, что жестокое обращение с Октавией, которая завоевала всеобщие симпатии своим спокойным и покорным поведением, оттолкнет от него большое количество его сторонников в Италии и будет воспринято как четкое указание на то, что он находится под пятой у Клеопатры. Они умоляли его исправить это впечатление; и вслед за этим Антоний, встревоженный и смятенный, выступил с речью перед своими римскими легионами, пообещав им, что в течение двух месяцев после окончательной победы он восстановит республику.
Это заявление, вероятно, было ударом для Клеопатры; оно ясно показало, что Антоний ведет двойную игру. Царица, несомненно, понимала, что такое обещание не обязательно влечет за собой отказ от их планов в отношении монархии. Ведь, установив старую конституцию, Антоний будет иметь много времени на то, чтобы создать основы монархического правления. И тем не менее это заявление лишило Клеопатру присутствия духа и заставило более отчетливо признать огромное несоответствие между своими самодержавными настроениями и демократическими принципами страны, которую она пыталась сделать себе подвластной. Клеопатра видела, что мало-помалу основание, на котором зиждился план войны, меняется. Сначала основным оправданием военных действий было изгнание Октавиана с места, по праву принадлежавшего ее сыну Цезариону. Теперь же речь шла только о свободе, демократии и восстановлении республиканских институтов.
Но ее взбудораженные чувства в некоторой степени смягчало поведение Антония, которое в это время
