было каким угодно, только не демократическим. Он позволял афинянам признавать себя олицетворением божества и настаивал на том, чтобы Клеопатре, которой он в то время безмерно гордился, воздавались все возможные царские и божественные почести. Царица действительно была в эти дни на высоте, и все античные авторы сходились на том, что Антоний находился в значительной степени у нее под каблуком. Афиняне, признавая ее своей соотечественницей, жаждали признать ее всемогущество. Они поставили ее статую в Акрополе возле уже воздвигнутой статуи Антония; они приветствовали ее как Афродиту; они проголосовали за то, чтобы в городе ей воздавали всевозможные почести, и, чтобы объявить ей об этом, послали к ней делегацию во главе с Антонием в роли почетного гражданина города. Следует вспомнить, что Октавия ранее на протяжении нескольких лет жила в Афинах, и она пользовалась большой любовью горожан, но память об этой спокойной и печальной женщине вскоре стерлась присутствием величественной царицы Египта, которая сидела рядом с Антонием во главе собрания царей и царевичей. Казалось, что она уже Царица Земли, так как, выступая в роли хозяйки для всех этих монархов, разговаривая с каждым из них на его языке и развлекая их, демонстрируя свой блестящий ум, она казалась руководящим началом и на их празднествах, и на их советах.
Тем временем Антоний, уладив разногласия среди своих сподвижников, ударился в веселье в своей обычной манере и вскоре заставил афинян официально признать себя Дионисом (или, в римском варианте, Бахусом), сошедшим на землю. В ожидании праздника Бахуса Антоний приказал всем плотникам в городе сделать огромный каркас крыши над большим театром, который затем был покрыт зелеными ветками и виноградными лозами, как в священных пещерах этого бога. С этих ветвей свешивались сотни барабанов, козлиных шкур и других символов и игрушек Бахуса. В день праздника Антоний в окружении друзей восседал посреди театра, а сквозь переплетенную зелень на крыше на них падали лучи заката. Так, в образе Бахуса, он возглавил разнузданную пьянку, а сотни пораженных афинян наблюдали за ним, стоя вокруг театра. Когда спустилась тьма, в городе зажглось освещение, и в свете тысячи факелов и фонарей Антоний с шумом и весельем проследовал в Акрополь, где его провозгласили богом.
В это время и Антоний, и Клеопатра устраивали множество пиров, и поведение Антония часто было буйным и недостойным. На одном торжественном мероприятии он вызвал большое волнение тем, что посреди пира пошел к Клеопатре и стал натирать ей ступни, то есть выполнил обязанность раба. Говорят, что Антоний это сделал на спор. Он всегда пренебрегал общественным мнением, и в этот период его жизни привычка равнодушно относиться к замечаниям разрослась до поразительных размеров. Он часто грубо прерывал аудиенцию, которую давал какому-нибудь царю-вассалу, получая и читая вслух какое-нибудь сообщение Клеопатры, написанное на табличке из оникса или хрусталя. А однажды, когда знаменитый оратор Фурний выступал перед ним в защиту обвиняемого, Антоний резко оборвал его красноречие, чтобы поспешно присоединиться к царице, находившейся на улице, казалось совершенно забыв об адресованных ему доводах оратора.
И вот произошло событие, которое повергло всех сторонников Антония в состояние сильнейшей тревоги. Двое граждан Афин, занимавших в то время высокое место в городской иерархии, сбежали из города и переметнулись к Октавиану. Один из них, по имени Тиций, был связан с арестом и казнью Секста Помпея. Другой, по имени Планк, был тем самым человеком, который поставил себя в глупое положение в Александрии, когда раскрасил себя синей краской и голышом плясал по всему залу, как это уже было описано. Веллей называет его «ничтожным льстецом царицы, человеком более подобострастным, чем любой раб»; поэтому не стоит удивляться тому, что Клеопатра была с ним резка, и это, по его словам, стало причиной его бегства из города. Эти двое были свидетелями, удостоверившими завещание Антония, копия которого была отдана на хранение весталкам; и как только они прибыли в Рим, они сообщили его содержание Октавиану, который немедленно пошел в храм Весты, завладел этим документом и через несколько дней зачитал его сенату. Многие сенаторы были возмущены таким поступком, но тем не менее им было любопытно услышать, что написано в завещании, и поэтому они не возражали против чтения. Но единственным, на чем Октавиан смог нажить изрядный капитал, был тот пункт, в котором Антоний выражал пожелание – если ему суждено умереть в Риме – быть похороненным рядом с Клеопатрой, и, после того как его тело торжественно отнесут на форум, его должны отправить в Александрию.
Теперь эти двое перебежчиков начали распространять по Италии всевозможные истории, унижающие Антония, и осыпать оскорблениями царицу, про которую они говорили, что она имеет полную власть над своим мужем благодаря, по их уверениям, магическим любовным зельям, которыми она тайно потчует его. Когда мы примем во внимание, что обвинения таких недостойных сплетников, как Планк, были связаны с преданностью Антония Клеопатре, мы поймем, как мало претензий можно было предъявить ей. Антоний, по их словам, находился под властью ее магических чар; он позволил жителям Эфеса приветствовать ее как царицу; она заставила подарить ей библиотеку Пергама (центр эллинистического государства [с 283/282 г. до н. э.], по завещанию последнего пергамского царя Аттала III перешедшего в 133 г. до н. э. под непосредственное управление римлян как провинция Азия. –
Друзья Антония в Риме, встревоженные враждебным отношением к нему большей части римского общества, послали в Афины некоего Геминия, чтобы предупредить своего вождя о том, что вскоре его объявят врагом государства. Когда Геминий прибыл в ставку Антония, его посчитали агентом Октавии, и Клеопатра и Антоний отнеслись к нему с изрядной холодностью, сажая на менее почетные места на своих пирах и делая постоянной мишенью для своих самых язвительных замечаний. В течение какого-то времени Геминий терпеливо сносил такое отношение, но наконец однажды вечером, когда они с Антонием уже были немного пьяны, Антоний прямо спросил его, какое дело привело его в Афины. И Геминий, вскочив на ноги, ответил, что Антоний подождет с ответом до того времени, когда тот протрезвеет, но одно он скажет здесь и сейчас, пьяный или трезвый – это то, что, если царица уедет назад в Египет, с их делом все будет в порядке. Услышав это, Антоний пришел в ярость, но Клеопатра, сдерживаясь, едко сказала: «Ты хорошо сделал, Геминий, что рассказал свой секрет, не заставляя подвергать тебя пытке». Через день или два Геминий ускользнул из Афин и поспешил назад в Рим.
Следующим дезертиром стал Марк Силан, бывший военачальник Юлия Цезаря в Галлии, который также принес в Рим рассказы о власти Клеопатры и слабости Антония. Вскоре после этого Октавиан официально объявил войну, однако не против Антония, а против Клеопатры. Согласно указу Антоний лишался своего поста и власти, потому что, как говорилось в указе, он позволил женщине осуществлять власть вместо себя. Октавиан добавлял, что Антоний, очевидно, пил снадобья, которые лишали его чувств, а полководцами, против которых будут сражаться римляне, будут придворные евнухи Клеопатры Мардион и Потин, парикмахерша Клеопатры по имени Ирада и ее служанка Хармиона, ведь это они теперь стали главными государственными советниками Антония. Таким образом царице дали понять, что дело ее мужа в Риме очень сильно страдает от ее присутствия в армии. Но в то же самое время, отправься она сейчас в Египет, Антоний – она это знала – может предать ее, и тот факт, что война была объявлена не ему, а ей, даст ему удобную лазейку для бегства. Чтобы нейтрализовать сложившееся в Италии впечатление, Антоний отправил туда большое количество своих агентов, которые должны были попытаться обернуть общественное мнение в его пользу, а тем временем он готовил свои армию и флот для решительного сражения. Антоний решил подождать, когда Октавиан нападет на него, отчасти потому, что был уверен в способности своего огромного флота разбить врага до того, как тот сможет высадиться на берега Греции, а отчасти потому, что он полагал, что солдаты Октавиана настроятся против него задолго до того, как их переправят через море. Состояние войны почувствуется в Италии очень скоро, тогда как в Греции и Малой Азии она вряд ли повлияет на цены на продукты питания. Один Египет сможет поставлять достаточно зерна, чтобы прокормить всю армию Антония, тогда как Италия вскоре начнет голодать. Египет даст деньги, чтобы регулярно выплачивать жалованье солдатам, тогда как Октавиан не знал, куда обратиться за наличными. Действительно, Италия находилась в таких стесненных обстоятельствах и так велика была вероятность бунта в рядах вражеской армии, что Антоний не предполагал, что ему придется участвовать в
