львов.
— Лизандро в одном прав, Анита: Джозеф боится. Все, кого он тебе бросал в последние недели, сосунки — не просто слабые, но и совершенно невинные. В твоей жизни для невинных места нет.
Я уставилась в эти лавандовые глаза, и мне не понравилось то, что я в них увидела. Он моложе меня на семь лет, но видел крови и костей не меньше меня, и даже больше. Я расследовала насильственные преступления, но редко когда бывала их жертвой. Он же оказался на улице с десяти лет. В том смысле, в котором считал Лизандро, Натэниел был слаб, но во многих смыслах, большинству непонятных, он был сильнее меня. Он пережил такое, что раздавило бы почти любого.
Сейчас он позволил мне увидеть у себя на лице то, что обычно скрывал: что я невинная. Не важно, сколько за мной числится трупов при выполнении долга, все равно я на самом деле не знаю того, что знает он.
— Ты тоже считаешь, что я не должна была отсылать Хэвена в Чикаго?
— Нет, я его испугался. Но тебе нужен лев-оборотень, и такой, который в жизни разбирается.
— Это как?
— Два льва, которых тебе посылал Джозеф, были девственниками, — пояснил Натэниел. — А ты суккуб, Анита. И таким вещам девственников не подвергают.
— Чтобы оценить по-настоящему хороший секс, надо испытать плохой, — заметил Лизандро.
— Это тоже, — кивнул Натэниел, — но я о другом: мы еще не видели такого льва, которого не сочли бы все слабаком. — Он посмотрел на нашего высокого телохранителя у двери. — Бывали среди них крутые парни — для нормального мира. Но мы-то живем в мире, где стрельба, где секс, где может в любой момент случиться насилие всяких видов — и случается. И лев нам нужен такой, чтобы у нас не было ощущения, будто мы развращаем малолетних.
Мы оба обернулись к Натэниелу.
— В чем дело? — спросил он.
— Вот это такое чувство у тебя было про них про всех? Даже про Джастина? — спросила я.
— Да, — ответил он. — Джастин себе представляет насилие только в каких-то рамках и с участием рефери. И тот факт, что он у Джозефа силовик, пугает.
— Джозеф дерется лучше, — сказал Лизандро.
— Оба они не тянут против Ричарда или Рафаэля.
— Или вашего Мики? — спросил Лизандро.
— Мика, я думаю, на все пойдет, охраняя свою стаю.
— Это я о нем и слыхал, — кивнул Лизандро.
Поскольку речь шла о еще одном из моих возлюбленных, живущих в моем доме, я не очень понимала, что я при этом чувствую. Мы с Микой — оба очень практичны, а иногда «практичность» и «беспощадность» бывают синонимами.
— А вы хотите сказать, что Джозеф пойдет не на все.
— Единственное, что пока что хранит его прайд — так это то, что львов-оборотней в нашей стране мало. Кошачью ликантропию труднее подцепить, чем иную.
— Ну, на пресмыкающихся еще труднее, — возразил Натэниел.
Лизандро кивнул:
— Верно, но важно то, что львов в стране мало. Ближайшие — в Чикаго.
— Они не попытаются захватить прайд Джозефа. Мы с Жан-Клодом об этом позаботились.
— Как ты не понимаешь, Анита? Позаботился-то Жан-Клод и ты, а не Джозеф. То есть его угроза мало что стоит.
— Из Чикаго никто теперь к ним не полезет.
— Это да, но если чикагцы заметили, что прайд слаб, то и другие заметят.
— А у нас есть другие большие прайды, кроме этих двух?
— Один на западном побережье, один на восточном, — ответил Лизандро.
— Это откуда взял своего последнего кандидата Джозеф?
— Да, из прайда восточного побережья. Но ты его тоже отвергла, как и прочих.
— Я не могу дать вашему вождю разрешение подыскивать львов, Лизандро. Это против правил — вот так вмешиваться в дела другого биологического вида.
— Только не для тебя, — возразил Лизандро. — Помнишь, Джозеф тебя просил не оставлять при себе Хэвена. В тот момент, когда он попросил тебя защитить его и его прайд, он попросил вмешаться. У леопардов ты Нимир-Ра, у волков — лупа, а у львов — никто. Но он, попросив тебя о помощи, дал право вмешиваться в дела львов.
— Не думаю, что Джозеф разделяет эту точку зрения.
Лизандро пожал плечами:
— Разделяет или не разделяет, но так оно и есть.
Не знаю, что бы я на это ответила, если бы не постучали в дверь. Лизандро сразу стал телохранителем: рука оказалась за спиной, и я знала, что не зря она там.
— Кто там?
— Реквием. Жан-Клод меня попросил присутствовать.
Лизандро глянул на меня — я поняла, что он просит моего разрешения. Вот этим он мне понравился. Видеть сегодня Реквиема мне не хотелось на самом-то деле. Еще не прошла у меня неловкость, что я его добавила в свой список блюд. Но он бывал в Англии, так что видел вампиров Арлекина лично, и недавно. Это может быть полезным.
По крайней мере, это я сказала себе, когда кивнула Лизандро, чтобы он впустил вампира внутрь.
7
Реквием вплыл в комнату в длинном плаще, черном как его волосы. Больше ни одного не знаю вампира, который такое носил бы.
За ним вошел Байрон, держа в руках полотенце, будто чем-то набитое. И по-прежнему на нем ничего не было, кроме стрингов. И оттуда торчали деньги.
— Привет, лапонька! — улыбнулся он мне.
Он всегда разговаривал так, будто вышел из старого британского фильма: «лапонька» да «ласточка» через слово. Так он разговаривал с каждым, так что я не принимала это как личное. Он дернул полотенце за край, оно развернулось рядом со мной на диване, хлынув денежным дождем.
— Удачный вечер, — заметил Натэниел.
Байрон кивнул и стал вынимать деньги из стрингов.
— Жан-Клод во время моего представления заговорил этим своим чудесным, чарующим голосом. Пижонки всегда на это ведутся.
Он стащил с себя стринги, и еще несколько купюр, порхая, опустились на пол. Я когда-то возражала, чтобы при мне ходили голыми, но это же стриптизеры — через некоторое время либо ты привыкаешь свободно относиться к наготе, либо не ошиваешься в клубе. Для этих танцоров нагота означает совсем не то, что для остального мира. Раздеваясь, они создают иллюзии, что клиентки могут их получить — создают иллюзию секса, но не реальность. До меня это не сразу дошло.
Байрон тем же полотенцем вытер с тела пот. Поморщился и обернулся — показать кровавые царапины на ягодице.
— Сзади меня цапнула, уже в конце представления.
— Налетчица или денежек добавила? — спросил Натэниел.
— Налетчица.
Наверное, у меня был недоумевающий вид, потому что Натэниел объяснил:
— Налет — это если клиентка лишнего полапает или поцарапает или еще что-то интимное сделает, и мы не знаем, кто она, и она за это не платит.
— А, — ответила я, потому что не знала, что еще сказать.
