Мне неприятно, когда моего бойфренда лапают чужие бабы. Еще одна причина, по которой я держусь от клуба подальше.
— Вестница любви, звезда вечерняя, сидит передо мной и даже улыбку на меня не потратит.
Реквием. Типовое его ко мне приветствие. Последнее время он стал звать меня своей «вечерней звездой».
— Знаешь, посмотрела я эту цитату. Из Мильтоновского «Потерянного рая». Кажется мне, очень поэтичный способ жаловаться.
Он вплыл внутрь, проверив, что из-под плаща виден только продолговатый овал его лица, да и то довольно сильно скрыто Ван-Дейковской бородкой и усами. Единственный был в его облике цветовой штрих — это бездонные синие глаза: густой, глубокий синий цвет, какого я вообще больше не видела.
— Я знаю, кто я для тебя, Анита.
— И кто же? — спросила я.
— Пища.
Он наклонился надо мной, и я повернула голову, чтобы его поцелуй пришелся в щеку, а не в губы. Он не возразил, но поцелуй оказался пустой и безразличный — как тетушку в щечку. Но это я постаралась, чтобы он был не горячее. Я первая отвернулась, так чего же я теперь ною, что он просто воспринял отказ и не пытался выжать из поцелуя больше? Я не хотела, чтобы он приставал ко мне активнее, так чего же мне не нравится, что он согласился на щечку? Бог один знает, потому что я понятия не имела. То я злюсь на Натэниела, который от меня чего-то требует, то раздражаюсь на Реквиема за то, что он не требует ничего. Даже самой как-то неудобно стало.
Он поплыл прочь и опустился в кресло возле стола. Убедился, что плащ покрывает его полностью, только носки черных ботинок выглядывают наружу.
— Отчего же тогда хмуримся, звезда моя вечерняя? Я ведь сделал именно то, что ты просила?
Я попыталась нахмуриться сильнее, но не вышло, наверное.
— Реквием, ты меня достаешь.
— Чем?
— Вот так просто — «чем»? Без стихов даже?
Натэниел потрепал меня по плечу — то ли напоминая, что он здесь, то ли пытаясь прекратить мои попытки затеять ссору. Как бы то ни было, помогло, потому что я закрыла глаза и посчитала до десяти. Не знаю, почему так стал мне Реквием последнее время действовать на нервы, но стал. Он один из моих любовников. Он моя пища. Но мне это не нравилось, ни то и ни другое. Он чудесен в постели, но… всегда от него остается ощущение, будто что я ни делай, все равно мало будет. Все равно не то, что он хотел, чтобы я сделала. От него шло постоянное невысказанное давление. Чувство это мне знакомо, но если ты не собираешься с этим мужчиной «строить отношения», то такого давления ты не заслуживаешь или ответить на него не сможешь. Он пища, и мы любовники, он — третий в иерархии после Жан-Клода. Я пыталась с ним подружиться, но секс почему-то этим попыткам положил конец. Без секса, наверное, мы стали бы друзьями, а вот с ним… и не друзья, и не пара. Любовники, да, но… не могу найти слова, что именно у нас неправильно, но чувствую — как ноющую кость на месте давнего-давнего перелома, казалось бы, совсем зажившего.
— Ты мне говорила, что тебе надоело «постоянное цитирование стихов». Вот я и тренируюсь говорить просто.
Я кивнула:
— Да, помню, но… у меня такое чувство, будто ты мной недоволен, а почему — не знаю.
— Ты допустила меня в свою постель. Я снова ощутил
— Любви, — ответил Натэниел.
Реквием уставился на него поверх моего плеча, в его синих глазах полыхнул огонь: гнев и сила. Реквием их тут же спрятал, но я увидела. Все увидели.
— Не знаю, что ты цитируешь, — сказал Натэниел, — но Анита не влюбляется с первого взгляда. В меня, по крайней мере, не влюбилась.
— Это он из «Геро и Леандра» Марло цитирует, — сказал Байрон, не оборачиваясь. Он вывалил деньги на одеяло и теперь их пересчитывал. — А ему не дает покоя, что он считает себя непревзойденным и не может понять, отчего ты его не любишь.
— Байрон, не искушай меня. Мой гнев только ищет себе цели, — предупредил Реквием.
Байрон обернулся с пересчитанными и сложенными деньгами в руках:
— Против чего угодно могу устоять, кроме искушения, — сказал он и глянул на меня. — Не любит он, когда ему цитатами и отвечаешь.
— Ты злоупотребляешь своей прямотой, Байрон, — предупредил его Реквием низким, чуть рыкающим голосом.
— А жаль, что я так прям, — вдруг сверкнул глазами Байрон, будто безмолвная молния. — Что не дано мне льстивое искусство речей неискренних.[3]
Он сидел у Натэниела на коленях, положив ноги на колени мне. Натэниел почти автоматически обнял его за талию, глянув на меня. Взгляд этот ясно спрашивал: «Что происходит?» — но так как я сама не знала, то и ответить не могла. Похоже, мы встряли в середину конфликта, о котором даже понятия не имели. Я держала руки в воздухе, над голыми ногами Байрона. Я научилась не замечать наготу, но ведь не тогда же, когда эта нагота сидит на коленях у моего бойфренда и закинула ноги на колени мне? Не так уж хорошо я овладела искусством не замечать.
— Что происходит? — спросила я, опуская все-таки руки на голые ноги Байрона, потому что, держа их в воздухе, я просто уже чувствовала себя дурой.
Если бы он больше лежал у меня на коленях, чем у Натэниела, я бы просто спихнула его на пол, но сейчас он в то, что происходило, втянул Натэниела, и так просто действовать я не могла. Надо, значит, подумать. Реагировать непосредственно — это куда проще. В долгосрочной перспективе, может, и хуже, но в краткосрочной — всегда приятнее.
— Спроси Байрона, — ответил Реквием. — Я понятия не имею, почему он так себя ведет.
Я похлопала Байрона по икре:
— А с чего это ты у нас на коленях сидишь?
Байрон обвил руками плечи Натэниела, взял его лицо в ладони, приблизил к своему. Он глядел на меня таким взглядом холодных серых глаз, что мне пришлось подавить дрожь. Дрожь не страха, а желания. Натэниел был несколько озадачен, когда Байрон прижался к нему лицом. Тупо сексуальное выражение на этом лице заставило меня отодвинуться из-под его ног и встать.
— Не знаю, что за игру ты затеял, Байрон, но мы с Натэниелом играть в нее не хотим.
Байрон спрыгнул с коленей Натэниела и присел на пол с другой стороны от него, чтобы я их обоих видела ясно. Вид был такой, будто он уже всерьез флиртует. Флиртовать ему случалось, но скорее так, между делом, лениво. Сейчас ничего ленивого в его лице не было.
Он провел ладонью по шее Натэниела, потом ухватил его за косу. Ухватил — и дернул шею Натэниела назад под неестественным углом. Натэниел задышал коротко и быстро, пульс у него на горле забился пойманной птицей.
А пистолет уже был у меня в руке — не помню, как я его выхватила. И как нацелила — тоже не помню. У меня пульс тоже в горле стучал. Годы тренировок — и сейчас дуло смотрело в лицо Байрона. А он смотрел на меня, серыми своими глазами на серьезном лице, на котором не было угрозы. Я не знала, что происходит, но знала одно: если это не прекратится, без пострадавших не обойдется.
— Отпусти его, — сказала я голосом таким же твердым, как прижатое к его лбу дуло. Я ощутила, как шевельнулся за спиной у двери Лизандро, направляясь к нам. А я не знала, хочу ли я чьего-нибудь
