— А это уже вообще бессмыслица.
— Я просто ищу слова. Я хотела сказать, что вы друг друга любите. Если ты можешь оставить Питера дома достаточно надолго, чтобы он завершил обучение… ну, еще несколько лет, тогда — если он захочет — можно будет взять его в семейный бизнес. Но сейчас он не готов. Топни ногой, объясни как есть и сумей настоять на своем решении.
Он кивнул.
— Ты думаешь, это можно сделать?
— Я думаю, что это небольшое приключение его несколько отрезвило.
Он снова кивнул:
— Пойду найду врача.
И вышел, не оглядываясь. Я осталась лежать, слушая внезапно наступившую тишину. Я молила бога, чтобы Питер не стал ликантропом. Я молилась, чтобы совет не позволил Арлекину объявить нам войну. Я молилась, чтобы все мы остались живы. Ну, для Циско уже поздно, к сожалению. Не слишком хорошо я его знала, но погиб он, защищая меня. Погиб восемнадцати лет, делая свою работу, защищая тех, кого подписался защищать. Почетная смерть, хорошая смерть, только почему же мне от этого не легче? Были у него родные? Отец и мать? Девушка? Кто сейчас его оплакивает? Или никого не было? И только мы у него были, товарищи по работе и друзья? Странно, но от этой мысли стало еще грустнее, чем от предыдущих.
36
В дверь постучали, тихо и вежливо. Эдуард стучать не стал бы, а если бы постучал доктор, он бы вошел, не ожидая ответа. Кто в больнице стучит?
— Кто там? — спросила я.
— Истина, — ответили из-за двери.
— И Нечестивец! — добавил другой голос.
Это были братья, вампиры, и они только недавно вступили в группу Жан-Клода. При первой нашей встрече Истина чуть не умер, помогая мне изловить преступника. Много лет они были воинами и наемными солдатами. Теперь они наши — Жан-Клода и мои.
Первым вошел в дверь Нечестивец — в светло-коричневом костюме, сшитом на заказ, по мерке — для широких плеч и тяжелых мышц рук и ног. Он ходил в тренажерный зал и к полученным от природы мышцам, как у них обоих, добавил еще нажитые тренировками. Рубашку он застегнул до верха и надел поверх нее элегантный галстук с золотой булавкой. Светлые волосы были острижены ниже ушей, но на несколько дюймов выше плеч. На чисто выбритом подбородке выделялась ямочка. Красивый по-настоящему мужской красотой и по-настоящему современный — от прически до начищенных туфель. Впечатление современности портила только торчащая над плечом рукоять меча.
Истина шел рядом с братом, как обычно. На лице — все та же темная борода, что была, когда мы с ним впервые увиделись. Даже не борода, а как будто он умер несколько дней небритым, да так оно и осталось. Эта почти-борода скрывала чистое и чисто мужественное лицо и ямочку, такую же, как у брата. Но надо видеть их рядом, чтобы понять, как жутко они друг на друга похожи. У Истины волосы до плеч, темно- темно-каштановые, почти черные. Не то чтобы совсем прямые, но и далеко не тот сияющий нимб, что у брата. Одет в кожу, но не как гот, скорее в нечто среднее между закаленной кожей боевых доспехов пятнадцатого столетия и современным кожаным снаряжением мотоциклиста. Ботинки до колен, с виду такие же старые, как их владелец, но по ноге, удобные и вообще это его ботинки. Любит он их, как другие любят старое кресло, привыкшее к изгибам тела. И что с того, что они поцарапанные и поношенные? Зато удобные.
И у Истины тоже за плечом был меч. Я знала, что пистолеты тоже есть у обоих — у одного под пиджаком модного костюма, у другого под кожаной курткой, видавшей лучшие времена. Эти братья никогда безоружными не ходят.
— Реквием сказал, что он не ручается за себя в твоем присутствии, и потому Жан-Клод послал нас, — сказал Нечестивец. Сказал с улыбкой, наполнившей его синие глаза каким-то раздумьем.
— С чего бы это Реквием так высказался? — спросил Истина.
Глаза у него были точь-в-точь как у брата, только выражение у них было совсем иное. Истина до того искренен, что бывает даже больно. А Нечестивец всегда будто смеется надо мной, или над собой, или над миром вообще.
— Арлекин воздействовал на его разум.
— И он не ручался, что сможет защитить твою безопасность? — уточнил Истина.
— Что-то в этом роде.
В дверь снова постучали, но на этот раз она открылась и заглянул Грэхем.
— К нам гости.
Истина и Нечестивец уже были готовы. Трудно объяснить, но у копов тоже так бывает. Секунду назад был совсем обыденный — и вдруг включается в боевой режим. Готовность.
— Кто? — спросила я.
— Рекс львов.
Я моргнула и спросила:
— Джозеф?
Грэхем кивнул.
— Какого черта приперся этот гад? — спросил Нечестивец.
— Вроде бы это моя реплика, — сказала я.
Он отвесил полупоклон:
— Прошу прощения.
— Чего он хочет? — спросила я.
Грэхем притворил дверь и облизал губы.
— Кажется, он хочет просить твоего прощения или что-то вроде этого.
— Да как-то не очень у меня прощательное настроение, — сказала я, разглаживая больничные простыни.
Нет, у меня точно не было настроения прощать.
— Я знаю, — ответил Грэхем, — но он там один.
Львы бросили тебя, вампиров и нашего Ульфрика погибать, ты им ничего не должна.
— Так чего же докладываешь, что он пришел? — спросил Нечестивец.
Грэхем снова облизал губы:
— Потому что если я Аните не скажу, а она потом узнает, то будет рвать и метать.
— Отчего это я буду рвать и метать?
— От того, что, по мнению Джозефа, ждет его львов.
— Его львы больше не моя забота, — ответила я искренне, до самой холодной глубины сердца искренне.
— Ладно, — кивнул Грэхем, — только не говори потом, что я тебе не сказал. Я пытался сказать.
Он повернулся к двери.
— Подожди, — сказала я.
Он повернулся, держась за ручку двери.
— Что там такое должно со львами случиться?
— Ты сама сказала, это не наша забота, — напомнил Истина.
Я посмотрела на вампира, покачала головой и снова посмотрела на Грэхема.
— Такое чувство, будто я тут не в курсе чего-то. На всякий случай, будто это все же немножко моя забота, не объяснит мне кто-нибудь, чего именно я не знаю?
— Ашер снова пригласил сюда тех львов из Чикаго, — сказал Грэхем.
— Когда это случилось?
