голосование.
— Ой, блин, Ричард! Но ведь Ар…
Я чуть не произнесла слово «Арлекин», но остановилась: сказать это имя вслух — смертельный риск. За это вампиры «Арлекина» тебя найдут и убьют. Единственное исключение — это если они сами к тебе обратились. А тогда — поскольку они в мире вампиров шпионы, убийцы, судьи и палачи, — ты и без того в глубокой заднице.
Нас они посещали только в декабре, хотя посланы они были с полицейским заданием к Малькольму и его вампирской церкви. Тогда они нарушили собственные правила, чтобы нас напугать очень, очень сильно. И мы хороших бойцов потеряли в этой схватке. Мы, черт возьми, чуть не лишились Жан-Клода, Ричарда и меня. Еще чуть-чуть — и могли бы лишиться.
Когда-то «Арлекин» был правой рукой у Марми Нуар, но те его вампиры, с которыми мы говорили, боялись ее не меньше, чем все прочие. И они мне дали какой-то предмет, чтобы ее к себе не подпускать. А что за предмет?
Я посмотрела на Ричарда, ища у него на лице ответ:
— Они мне дали одну вещь, чтобы подавлять ее проявления вблизи меня. Я знаю, они мне что-то дали, но что — не могу припомнить.
Первые холодные струйки страха обожгли жилы. Как почти всегда с замороченной магией памятью, чем больше о ней говоришь, тем больше вспоминаешь. Не всегда и не у всех, но у меня так.
Но вот этот кусочек просто исчез — она его стерла. Стерла, даже не находясь рядом со мной.
— Это был амулет. — Он составил пальцы колечком. — Вот такого примерно размера.
— И на нем был многоголовый зверь?
— Да, — улыбнулся Ричард. — Видишь, уже припоминаешь.
Я покачала головой:
— Нет, не припоминаю. Я видела у Криспина на руке след, где амулет его обжег. Криспин сказал, что я сорвала с себя крест и отбросила прочь. И то же самое сделала с амулетом. Но амулета я не помню. Не вспомнила, когда увидела выжженный у него на руке рисунок. И сейчас не помню. Помню лишь рисунок на руке.
Он опять посмотрел как-то слишком серьезно.
— Тебе надо в душ, но есть еще некоторые новости, о которых тиграм знать нельзя.
— Рассказывай.
— Марми Нуар повредила твою связь с Жан-Клодом.
— Как именно?
— Мы не знаем. Но она отрезала у него возможность тебя ощущать. Отрезала так полно, что он подумал, будто ты погибла. Но с ним ничего не случилось, со мной тоже — только так мы поняли, что ты жива и здорова. Просто как стена между ним и тобой.
Я снова попыталась проглотить слюну сухим ртом.
— Она поставила на мне метки вампира? Поставила свои метки вместо его?
— Для всех четырех меток нужно, чтобы она пила твою кровь. А ты — ее.
— Ричард, это Мать Всех Вампиров. Она первый вампир в мире. И может чертову уйму такого, чего не может больше никто.
Я обняла себя руками, не зная, что делать.
— Мы так не думаем. Мы думаем, что даже ей нужно обменяться реальной кровью, чтобы нанести тебе третью и четвертую метки.
— Но не первые две, — уточнила я, глядя ему в глаза.
— Не первые две, — кивнул он.
— Так что ты хочешь сказать, что она мне первые две метки поставила в своем варианте.
— Может быть.
— Может быть? Жан-Клод не знает?
— Она спит уже тысячу лет, Анита. Последний раз, когда она шевелилась, его еще на свете не было. Говорить с вампирами, которые помнят ее бодрствующей, мы не можем, не выдав, что происходит. Рисковать этим нельзя.
— Ты многим рискуешь, сюда приехав, Ричард. Тут столько репортеров, что тебя могут раскрыть.
— Нужен зверь, который ей неподвластен. Почему-то она умеет только с кошачьими. Единственный зверь, который есть в тебе и не из кошачьих — это волк. — И он заговорил очень быстро: — Жан-Клод считает, что хорошо бы тебе заиметь другие не кошачьи штаммы ликантропии. Это затруднит ей власть над тобой.
— То есть я должна дать другому оборотню меня покусать?
— Если это не допустит ее к твоей голове и к твоему телу, так ли это плохо?
Я подумала, потом покачала головой:
— Нет. Это будет не хуже, чем она.
— Жан-Клод ведет переговоры с крысолюдами и гиенами.
— Я бы предпочла обойтись без новых ран, пока эти не заживут.
— Мы должны обезопасить тебя от нее, Анита.
Он был прав. Ох, как он был прав.
— Ладно, я подумаю, но сейчас надо найти амулет, и еще мне цепочка нужна для креста.
Ричард завел руки за шею и снял с себя золотую цепь. Приподнял с груди золотой крестик. Я ему подарила это когда-то на Рождество, когда мы были парой. Крест был чуть странноватой формы — с тех пор, как он у меня в руке расплавился. Это тоже была работа Марми Нуар. Шрам на ладони остался у меня на всю жизнь.
— Подними волосы, — попросил он.
Я это сделала, но вздрогнула — плечи очень болели. Ричард застегнул цепочку. Потрогал крест, лежащий на коже в треугольнике, образованном пиджаком.
— Вот теперь в порядке.
Я посмотрела на него:
— Может, ты еще и амулет хочешь найти?
— Найду.
Он осторожно помог мне встать на ноги.
— Мы хотели увезти тебя домой, но другие тигриные королевы в один голос заявляют, что если ты сбежишь и не будешь здесь, когда прибудут тигры, — это будет для них еще большее оскорбление. Ты издала зов — ты должна быть там, где они смогут тебя найти.
— Найти — это что значит?
— Найти — значит, найти, Анита.
Я закрыла глаза, вдохнула поглубже — и это была ошибка. Потому что даже так близко к Ричарду я не чуяла запах его кожи. Пахло чужими, и единственное, что к этим запахам примешивалось, — запах Джейсона. Запах его кожи я знаю, но этого было мало. Еще я чуяла тигров.
Не открывая глаз, я облизала губы.
— Ричард, найди амулет, прошу тебя. Сейчас мне надо мыться.
Он снова поцеловал мне руку и отпустил меня. Я открыла глаза, проводила его взглядом к двери, потом наружу. От его вида у меня снова потекли слезы, но теперь намного, намного спокойнее.
Глава сорок шестая
Я забыла, как это больно — мыться под душем со свежими следами от когтей. А может, никогда их у меня не было так много одновременно. Случалось мне получать порезы, когда меня пытались убить, но никогда не было столько поверхностных, полученных в пылу страсти. Очень неглубокие, нанесенные без намерения убить или изувечить, но жуть до чего больно, когда в них попадает вода. Я пыталась рассмотреть спину в зеркале, но его заволакивало паром. Все же я увидела, что площадь повреждений
