даже кудри Риса и Галена. Чтобы распрямить кудри, воды нужно немало. Мокрые пятна на одежде виднелись у всех, кто носил не черное. Сколько же воды выплеснулось с последней волной магии?
– Так я теперь один из твоих мужчин? – почти забавляясь, спросил Баринтус.
– Если это спасет тебя от смертного приговора – конечно.
– Только по этой причине? – Он слишком серьезно на меня смотрел. Я отвела взгляд.
Я думала о Баринтусе как об отцовском друге, о советнике – о ком-то вроде дядюшки. Кольцо признало его несколько месяцев назад, но даже тогда я не могла представить Баринтуса в роли любовника. И он на эту тему не заговаривал.
– Королева разгневается по-королевски, – заметил Усна. – Она с тобой неделями обсуждала, кого из стражей отправить к принцессе, кого узнает кольцо.
Он бросил попытки просушить волосы и принялся расстегивать пуговицы на рубашке, хотя, по логике, сперва ему следовало бы снять наплечную кобуру.
– Как это ты сумел не сказать ей, что кольцо тебя узнало?
– А откуда тебе известно, что я не впервые к нему прикоснулся?
Усна глянул на него саркастически:
– Ой, Баринтус... Королева послала тебя с другими стражами испытать кольцо еще в первый визит принцессы ко двору. Ты о результате промолчал, и все решили, что кольцо тебя не признало. – Усна выпутался из плечевого ремня, бросив его болтаться на поясе, и отодрал от себя мокрую рубашку. Рыжие и черные пятна, как всем стало видно, шли у него и по телу. – Но сегодня кольцо тебя узнало без всяких сомнений.
– Я никому не лгал, – сказал Баринтус.
– Конечно, мы же никогда не лжем, – усмехнулся Усна. – Зато недоговариваем столько, что честнее было бы просто соврать.
Он бросил рубашку на пол и взялся расстегивать ремень.
– Ты серьезно собираешься раздеться прямо здесь? – спросила я.
– Я мокрый насквозь, принцесса. Разденусь – высохну быстрее. Одежда дольше сохнет, чем моя шкура.
– Кольцо и вправду сверкнуло для меня, когда Мередит вернулась ко двору, но я подумал, что буду полезней ей, если останусь ее союзником при дворе. Как ни грустно, я до сих пор так думаю.
– Королева не оставит тебе выбора, – хмыкнул Усна. – Разве что предложит вместо постели принцессы посетить Зал Смертности. Это всегда пожалуйста.
Я посмотрела на Баринтуса. Мне хотелось спросить, объявит ли он свое истинное имя двору или хотя бы королеве. Но спросить, не упоминая о других тайнах, я не могла. А это была его тайна, не моя.
Если он и разгадал мой взгляд, то не подал виду.
– Когда я коснулся кольца впервые, ничего подобного сегодняшнему не было. Совершенно ничего.
– Кольцо приобретает силу, – сказал Дойл.
– Возможно, сейчас дело не в нем, – заметил Рис.
Мы повернулись к нему.
Он распахнул насквозь мокрый плащ и достал чашу. Мы, знавшие о ее возвращении, были потрясены. Состояние Баринтуса, который ничего не знал, даже потрясением не назовешь.
– Где ты ее взял? – сумел он наконец прошептать.
– Подобрал на подиуме, когда она покатилась. Ее прикрыло полой твоего плаща, и думаю, под объективы она не попала. Когда Баринтус встал, я ее спрятал в руках, насколько смог.
– Мы же ее заперли в шкатулку с косметикой и завернули хорошенько! – воскликнула я.
Никка поднял шкатулку с пола:
– Я взял шкатулку с собой, как велел Дойл. До пресс-конференции ее нес кто-то другой, так что я не заметил, что она стала легче.
– Как чаша выбралась из шкатулки?
Дойл махнул рукой, и Никка открыл ящичек. Черная шелковая наволочка пустая лежала на дне. Я взяла ее, чтобы завернуть чашу и снова положить в шкатулку, но Дойл вмешался:
– Нет-нет, Мерри. Не прикоснись одновременно к ней и к кому-нибудь из нас. Мы не сумеем сейчас выстроить круг силы. И не уверен к тому же, что он подействует внутри металлической машины и на ходу.
– Как думаешь, нам все удалось сдержать? – спросил Рис.
– Не знаю, – ответил Дойл.
– Я не о том спрашивал, – сказал Баринтус. – Не о том, откуда вы вынули ее сейчас. Я спрашивал, где вы вообще ее раздобыли?
– Она мне приснилась, а когда я проснулась, она лежала у меня под боком.
– А я думал, это держат в тайне, – протянул Шалфей.
– Баринтусу надо об этом знать, – возразил Рис, – а кошки обожают хранить секреты.
