Гален взглянул на меня:
– Может, попросту заколдуем его на сутки?
– Очень заманчиво... – протянула я. – Но Нисевин может счесть это нарушением договора.
– А вариант хороший, – ухмыльнулся Рис.
– Ладно, – сказал Шалфей. – За кровь Холода и белого рыцаря я соглашусь придержать язычок, пока не увижусь с моей королевой.
– Во плоти при ее дворе, – добавила я.
Он описал круг под потолком, лениво, как птица на отдыхе, засмеялся и подлетел ко мне.
– Боишься, что я сплутую?
– Повтори мои слова, Шалфей.
Он улыбнулся так, что стало ясно: просьбу он выполнит, но при этом поизмывается над всеми нами вволю. Стиль у него такой. Вообще-то это стиль большинства неблагих фей-крошек. Культурная традиция, надо полагать.
Он положил крошечные ручки на узенькую грудь и выпрямился в струнку, оттянув носочки.
– За кровь сих двоих мужей я повременю рассказывать о чаше моей королеве, пока не встречусь с ней лицом к лицу и плотью к плоти. – Он взмыл в воздух, так что мне пришлось задрать голову, чтобы уследить за ним. – Довольна?
– Да, – подтвердила я.
– Я не дал своего согласия, – заявил Холод.
– Я буду с тобой, – сказал Рис.
– И я, – мурлыкнула я, просовывая руку под локоть Холоду поверх шелка и мощи его мышц.
– Холод... – позвал Дойл.
Двое мужчин встретились взглядами, и между ними что-то пробежало – утешение, тайное знание... Что бы это ни было, черты Дойла от него смягчились, стали более... человечными. Холод кивнул.
– Что, если новая магия опять нанесет вред Мередит?
– Рис проследит, чтобы этого не случилось.
Холод открыл было рот, словно хотел возразить, но передумал и только кивнул.
– Как повелит мой капитан.
Стражи порой словно забывали, что Дойл – капитан Воронов королевы, но потом припоминали снова. И тогда использовали полузабытый титул. Уважение никуда не исчезало, как и страх, но титул употреблялся лишь по случаю.
– Отлично, – подытожил Дойл. – Если с этим покончено, обсудим прочее. Как только обе королевы узнают о возвращении чаши, слух дойдет и до Тараниса. Что мы станем делать, если он потребует чашу себе?
Я обвела всех взглядом, пытаясь вычислить, кто что думает, и в большинстве случаев не вычислила ничего.
– Но вы же не думаете всерьез, что мы можем ее не отдать? Начнется свара, если не настоящая война.
– Мы не можем отдать чашу, – повторил Никка. – Таранис ее уже недостоин.
– Что ты имеешь в виду, Никка? – спросил Дойл.
– Он не... – Никка никак не мог подобрать слова. Наконец он развел руками и сказал: – Таранис недостоин ею владеть. Если бы был достоин, она появилась бы у него, но она выбрала Мерри.
Дойл вздохнул достаточно громко, чтобы я это услышала чуть не через всю кухню.
– Вот вам еще одна проблема. Если Таранис боится, что королевская власть уплывает из его рук из-за бесплодия, то переход чаши к другой высокородной сидхе, в особенности наполовину неблагой по крови, только подкрепит его опасения.
– Он должен бояться. – Рис встал рядом со мной, с другой стороны от надежной фигуры Холода. – Даря божественные силы Мэви и Холоду, Мерри могла действовать всего лишь как сосуд, как вместилище Богини, как это и предположил Дойл. – Рис обнял меня за талию и притянул к себе. Наши с Холодом руки были переплетены, так что ладонь Риса уткнулась в бок Холода. Я почувствовала, как Холод напрягся, но Рис вроде бы ничего не заметил, он смотрел на других. – Но то, что чаша выбрала Мерри, не может объясняться только ее подходящим полом. Котел когда-то принадлежал мужчинам, а не женщинам. Быть может, Мерри – просто единственная из знати сидхе, достойная быть хранителем чаши?
– Не думаю, что дело в этом, – возразила я.
– Почему же? – спросил Холод.
Я подняла голову и заглянула ему в глаза.
– Потому что я смертная. Я, по кое-чьим меркам, даже на обычную сидхе не тяну.
– По чьим это меркам? – проворчал Холод. – По меркам свергнутых богов, которые только и делают, что вздыхают о былой славе?
– Благой Двор и правда смахивает на клуб престарелых одноклассников, – ухмыльнулся Рис. – Только и делают, что болтают о былых денечках, когда они были моложе, лучше, сильнее... Ностальгия, не больше.
