трона, – ответил Дойл.
– И ты веришь ему не больше, чем я.
– Крупица правды в этом есть, иначе он солгал бы, а мы друг другу не лжем.
– Зато опускаем так много правды, что с тем же успехом могли бы и врать, – заметила я.
Шалфей залился золотым колокольчиком.
– Ах, принцесса и вправду знает свой народ!
– Мы твое молчание купили, – напомнил Дойл. – Так помолчи, если ничего полезного сказать не можешь. – Он угрюмо глянул на эльфа, выписывающего круги под потолком. – Помни, Шалфей, если Неблагой Двор падет, твоей судьбой станут распоряжаться благие, а им тебя любить не за что.
Шалфей приземлился на край стола, сложил крылья за спиной и уставился на Дойла снизу вверх – хотя сейчас, когда голова Дойла лежала на руках, их глаза были почти на одном уровне.
– Если Неблагой Двор падет, Мрак, то не феи-крошки пострадают первыми. Благие нас не любят, но и угрозы в нас не видят. А вас они развеют по ветру. Любого из нас могут прихлопнуть, как надоедливую муху, но нарочно нас преследовать не станут. Наш народ уцелеет. Скажут ли неблагие о себе то же самое?
– Так может случиться, – признал Дойл. – Но разве твоему народу хочется всего лишь уцелеть? Жизнь – лучше, чем ее противоположность, но жить только ради того, чтобы выжить, – довольно утомительно.
– Думаешь запутать меня своими умолчаниями и полуправдой?
– Думай что хочешь, человечек, но когда я говорю, что судьбы фей-крошек каждого двора связаны с судьбой их сидхе, я говорю только правду.
Они глядели друг на друга не мигая; Шалфей первым прервал поединок взглядов и вздохнул. Ну, я и не сомневалась, кто сдастся первым.
– Права принцесса, никому из сидхе верить нельзя.
Дойл слегка приподнялся и пожал плечами.
– Не стану спорить, это ко многим из нас относится. – Он посмотрел на меня через всю комнату. – Много бы я отдал за то, чтобы знать истинную цель приглашения Тараниса. Похоже, ее не знает никто. Его собственные придворные недоумевают, зачем ты ему понадобилась. Настолько понадобилась, что он затевает пир в честь смертной.
– Он – моя дядя, – напомнила я.
– И часто он относился к тебе как к племяннице? – съехидничал Дойл.
Я качнула головой.
– Он чуть не забил меня до смерти, когда я спросила, почему изгнали Мэви Рид. Ему на меня плевать.
– Почему бы это приглашение не послать подальше? – спросил Гален.
– Об этом мы уже говорили, Гален. Если отвергнуть приглашение, Таранис сочтет это оскорблением. Бывало, из-за таких вещей вспыхивали войны, сыпались проклятия и много еще чего.
– Мы уверены, что это приглашение – ловушка, и все же лезем прямо в нее. Что за дурость!
Я беспомощно взглянула на Дойла. Он предпринял еще одну попытку.
– Если мы прибудем ко двору по приглашению Тараниса, он будет связан с нами узами гостеприимства. Он не сможет ни вызвать кого-то из нас на поединок, ни причинить нам вред, ни позволить кому-то еще нас обидеть. За пределами его холма, его двора он вправе вызвать любого из нас – но только не когда мы гостим у него. Это закон слишком древний, чтобы его же придворные спустили Таранису с рук его нарушение.
– Тогда почему ты так озабочен числом стражей, которых Мерри разрешат взять с собой?
– Потому что я могу ошибаться.
Гален воздел руки к небесам.
– Полный бред.
– Таранису может хватить глупости попытаться причинить вред гостям. А двор его может быть развращен больше, чем мне представляется. Готовиться надо к тому, что может сделать твой враг, а не к тому, что он сделает на самом деле.
– Не надо мне цитат из учебников, Дойл. – Гален принялся мерить кухню шагами, словно ему нужно было девать куда-то хоть часть своего нервного возбуждения. – Мерри будет в опасности при Благом Дворе, я точно знаю!
– Ты не можешь знать точно, – возразил Дойл.
– Ладно, не знаю. Но чувствую!
– Все это чувствуют, Гален, – сказала я.
– Так зачем же тебе туда ехать?
– Чтобы выяснить, что нужно Таранису, – ответил Дойл, – самым безопасным способом.
– Если поехать к Благому Двору и предстать перед Королем Света и Иллюзий – это безопасно, то что тогда опасно?
Дойл не выдержал и подошел к бегающему по кухне Галену – попросту встал у него на пути, так что Галену пришлось остановиться. Они мерили друг друга взглядами, и я впервые ощутила между ними напряжение. Испытание силы воли, как случалось между Дойлом и Холодом, Дойлом и Рисом – но не
