— Ты боишься, или чего? Слушай, Анка, — он взял ее за руку и. вдруг почувствовал, как у него в груди кольнуло. — Я не отступлюсь от тебя, пока ты мне не скажешь, что не хочешь потому, что я не нравлюсь тебе. А ты мне, Анка, нравишься.
Он говорил правду, она ему нравилась, он почувствовал это тогда еще, на огороде.
— Я уверен, что мы с тобой заживем дружно... Анка... Пойдем сейчас к отцу и скажем ему. Слушай, Анка, я тебе вперед заявляю, что ни ревновать, ни упрекать тебя не буду. Слышишь, Анка? — Он заговорил шепотом. У него в первый раз в жизни дрогнул голос, он испугался этого, но потом, очертя голову, махнул на себя рукою. — Анка, я тебя любить буду, Анка...
У Анки задрожали губы, она их закусила. По лицу поплыли слезы.
— Пойдешь? Пошли к отцу!
Он повернулся, она тоже повернулась, и они зашагали на окраину, к дому.
«Фу! Вот черт! — вздохнул Ветров. — Как это... неловко все. А я ее любить действительно буду, — косясь на Анку, рассуждал он. — Ты, Анка, ничего не потеряла, поверь мне. Славный будет товарищ!»
— Анка? — спросил он. — Анка!
Она взглянула на него.
— Ничего, я так, — ободряюще улыбнулся он. — Ты не реви только.
5
На улице у двора Серова поставили стол, три стула, Ветров постлал газету на стол.
Крестьяне себя ждать не заставили. Еще с вечера Ветров предупредил через молодежь, что на собрание должны прийти все — и старый, и малый, и жены. И как только на улице показался стол, народ начал дружно собираться.
— Ну, давай, все уж! — кричит один, улегшийся на землю.
— Сегодня, товарищи, надо избрать президиум. Я не могу один.
— Какой такой еще президиум!
— Избрать! Согласны!
— Ну давайте, намечайте кандидатуры.
— Какие кандидатуры?
— Ну, кого в председатели, а кого в секретари.
— От ты, черт, задача! А тебе почему нельзя?
— Можно будет, если изберете.
— Согласны! Избираем!
— Еще надо двоих. В секретари надо.
— Иванову! — крикнул один молодой голос.
— Каку таку Иванову?
— Серафимку!
— Опупел?
— Избираем!
— Другова!
— Избираем... Иванову...
— С каких это пор она Ивановой стала, все была Серафимка?
Наконец в президиум вошли Ветров, Серафима и Агафон. Собрание успокоилось.
Ветров опять начал с устава, на этот раз обсуждали пункты конкретно. Загорелся спор о названии колхоза. Вначале собрание встало в тупик перед этим... Как, дескать, название? Иваном или Марьей? Непонятно что-то. Ветров предложил несколько названий, и собрание засыпало своими.
— «Восход»! «Красная заря»! «Красный пахарь»! «Трактор»! «Лесовик»!
Остановились на «Восходе».
— Откуда, спросит кто-нибудь, вы? С «Восхода», мол. Вот и угадай откуда, — не то оттуда, где солнце встает, не то еще откуда.
— Ну так как же?
— «Восхо-од»!
— Все согласны? Пиши, Серафима: «Восход».
Поспорили о паевом взносе. Одни предложили двести рублей, другие — пятьдесят. Поругались, перебрали все пожитки друг у друга, всех ребятишек пересчитали и наконец сошлись на ста рублях.
Пункт за пунктом устав принят весь.
— Теперь правление, — перешел Ветров.
— А кто будет избирать правление-то? Все или только кто вступит? — спрашивает один.
Ветров озадачен. Действительно, надо сначала записать членов, а потом из них избирать правление.
— Записывайтесь, товарищи, а потом избирать. Кого?
Мужики молчат. Курильщики потянулись за кисетами, бабы концами платков вытирают губы.
— Ну, кого записывать-то? Молчание.
— Ну как, Евсей Григорьевич, писать?
— Как другие, я-то что же, — бурчит Евсей в рукав.
— Ну кто?
Никого нет. Собрание присмирело, занявшись каждый своим. Одни рассматривают руки: «Эк, ногти-то вымахали, как у ястреба, надо будет как-нибудь после бани...» Другой внимательно рассматривал сапоги: «Подмазать надо сапоги-то. Деготьком. Ишь заскорбли как, рыжие стали и лупятся, как ребячьи носы в купанье».
От дома Якова раздался душераздирающий бабий крик.
— Чего это там?
— Чего! Известно — чего. Это примак бабу лупит, дочь Якову.
— А-а! Што он?
— Из-за вас, гыт, голосу решили. В колхоз собирается.
— Пустют ли только?
— Навряд ли! Сладко жить захотелось, по тропочке Якова пошел? Подумаем ишо.
— А чего он там видел? Все равно, как раньше батрачил, так и сейчас.
— На мельнице-то тоже батрачил? Знам мы этих батраков!
— Тише, товарищи! Не открывайте там другого собрания... Ну, так как же? Кто запишется-то? — кричит Ветров.
— А она как? Дочь-то Якова?
— Товарищи! Что же это получается? Пай установили, еще «Восходом» назвали...
Агафон, сидевший за столом, помигал своими рыжими ресницами, крякнул и встал.
— Я... кхым... Я, граждане, записываюсь. Кхэ-эм... Вместях с бабой.
— Черт рыжий, что же ты тянул? — шепотом ругается Ветров. — Еще кто? Двое уже есть.
— Трое, — подсказывает секретарь.
— Вот трое, оказывается! Кто третий-то? — наклоняется Ветров к секретарю.
— Я, — шепотом говорит секретарь.
— Ты объяви, чтобы все слышали.
Серафима подавилась чем-то и начала усиленно глотать.
— Я записываюсь! — вскочив и закрыв глаза, выкрикнула она.
— Симка! — крикнул ее отец. — Ты что? Ты это как?
— Трое уже есть, товарищи!
— Нет, ты погоди! Ты постой! Ты вычеркни Симку.
— Меня запиши! — поднялся один парень.
— Ты куда лезешь? — вскинулся на него отец.
