летчиком Чарльзом Линдбергом). Поступок же литовцев был проявлением их личного мужества, не связанным ни с политическими расчетами, ни с национал-патриотическими идеями.
Перелетая через границы, лирический герой Бродского 'мстит', как мстит камень колодцу, оставляя на его поверхности кольцо грязи. И опять можно только догадываться о том, кому или чему мстит поэт: времени, судьбе или, может быть, ограничениям, за пределы которых в реальной жизни ему не вырваться. При обсуждении приведенного выше отрывка крайне любопытно сопоставить 'Литовский ноктюрн' со стихотворением 'Полевая эклога', условно датированным 1963 годом: 'Стрекоза задевает волну / и тотчас устремляется кверху, / отраженье пуская ко дну, / словно камень, колодцу в проверку, / чтобы им испытать глубину'.
Как 'Литовский ноктюрн', 'Полевая эклога' написана в форме монолога, в ней встречается и образ 'колодца', и образ 'изгнанника', и 'биплан стрекозы', и'.пилотское. кресло' на дне, и 'отражения' (в 'Литовском ноктюрне' — 'оттиски'). В 'Полевой эклоге' Бродский говорит об отражениях как свойствах памяти хранить воспоминания о прошлом. Отражения составляют внутренний мир человека, это первое, что 'уносит с собой' изгнанник.
Противопоставляя 'колодцы' 'лужам', в которых 'нет отраженья', автор говорит о том, что есть 'низкорослые страны', для которых отсутствие отражений является предметом гордости — 'главной спесью' местного населения. Когда сравниваешь эти два стихотворения, трудно поверить в то, что между ними 20 лет разницы.
В 'Литовском ноктюрне' призрак 'из Нового света' 'поспешает домой' и оказывается на территории Литвы. Вполне уместно предположить, что речь в стихотворении идет не только о Литве. Бродский родился в России, и Литва не могла ассоциироваться у него со словом 'домой'. Скорее всего, Бродский имел в виду их общий 'дом' — Советский Союз*, который он покинул на пять лет раньше, чем Венцлова.
Хотя в 'Литовском ноктюрне' слово 'Россия' не встречается, ее присутствие ощущается и по отдельным словам ('империя', 'отчизна', 'родные заболоченные вотчины', 'кириллица', 'Чудотворный Никола'), и по чувству ностальгии, определяющему тематику стихотворения.
Автор спешит домой к другу, чтобы продолжить прерванный некогда разговор, который представляется ему чрезвычайно важным. Попробуем представить, о чем они могли говорить, учитывая то обстоятельство, что собеседник автора — литовец по национальности, а основная тема стихотворения — Литва: Литва в составе Российской империи, Литва в составе Советского Союза. Возможно, речь шла о зависимом положении республики и ее претензиях к более могущественному соседу.
В отличие от 'Литовского дивертисмента', в 'Литовском ноктюрне' нет указания на время. Читатель может только догадываться о том, к какому периоду относится тот или иной отрывок. Создается впечатление, что поэт и не стремился описывать конкретные ситуации. Тогда, возможно, это не просто зарисовки с натуры, а аргументы, подтверждающие его точку зрения в дискуссии.
Нельзя не обратить внимание на то, как обозначена в стихотворении Литва: 'нищая провинция' Империи, 'захолустье', 'губерния цвета пальто'. Как отмечает Венцлова, при данных определениях[43] речь может идти только о Литве в составе Российской империи. Теперь зададимся вопросом, зачем поэт да еще в разговоре с другом использовал обидные для литовца эпитеты, если это не имело принципиального значения.
Попробуем предположить, что данные обозначения не просто случайность, тогда в тексте должен присутствовать дополнительный материал, подтверждающий эту версию. III
Поздний вечер в Литве. Из костелов бредут, хороня запятые свечек в скобках ладоней. В продрогших дворах куры роются клювами в жухлой дресве.
Над жнивьем Жемайтии вьется снег, как небесных обителей прах.
Из раскрытых дверей пахнет рыбой. Малец полуголый и старуха в платке загоняют корову в сарай. Запоздалый еврей по брусчатке местечка гремит балаголой[44], вожжи рвет и кричит залихватски: 'Герай!'
Запах рыбы, несущийся из 'раскрытых дверей', 'старуха в платке' и 'малец полуголый' на улице под снегом — эти зарисовки дополняют определение 'нищая провинция', которое используется в начале стихотворения. Комментируя приведенный выше отрывок, Венцлова пишет:
'Сначала изображена бедная деревня в Жемайтии (это западная, приморская часть Литвы, говорящая на особом диалекте, всегда наиболее упорно сопротивлявшаяся имперским попыткам подавить ее религиозное и культурное своеобразие). Однако это не колхозная Жемайтия 70.80-х годов, а Жемайтия до Второй мировой войны: 'запоздалый еврей', который 'по брусчатке местечка гремит балаголой', — фигура, совершенно немыслимая в Литве после холокоста'[45].
Рассказ о Жемайтии в 'Литовском ноктюрне' Бродский начинает с описания процессии идущих из костела верующих: 'Поздний вечер в Литве. / Из костелов бредут, хороня запятые / свечек в скобках ладоней'. При сопоставлении строк из стихотворения Бродского с комментариями Венцлова, возникает чувство, что точки зрения друзей по данному вопросу не совпадают: описание мирно бредущих из костелов верующих у Бродского противоречит заявлениям Венцлова о попытках Российской империи уничтожить в Литве религию.
Действительно, трудно поверить в то, что если бы огромная держава захотела что-то уничтожить в Литве, то маленький народ Жемайтии был в состоянии оказать ей сопротивление. С другой стороны, крайне сомнительным представляется и тот факт, что в ответ на упорное сопротивление Империя повела себя весьма гуманно, предоставив жемайтийцам возможность беспрепятственно отправлять свои религиозные обряды. (Представьте, например, что на территориях, оккупированных фашистской Германией, коммунисты получили бы разрешение на проведения партсобраний). Так случайно или намеренно Бродский строит эту строфу таким образом, чтобы не только обрисовать Литву XIX века, но и обозначить самые болезненные точки во взаимоотношениях ее с Россией, расставить акценты и выразить тем самым свой взгляд на проблему? Ответить однозначно на этот вопрос нельзя, но поразмышлять над ним в контексте стихотворения представляется интересным.
Вместе с тем, говоря о проблематике 'Литовского ноктюрна', нельзя не отметить те удивительные образы, которые находит поэт для описания литовцев, бредущих из костелов, 'хороня запятые / свечек в скобках ладоней'; нельзя не обратить внимания на то, с какой любовью написаны эти строки. А ведь действительно 'хоронили', на протяжении веков спасали свою самобытность, свою культуру.
Обратимся к фактам:
Литва (за исключением Мемеля (Клайпеды)) вошла в состав Российской империи после развала Речи Посполитой в 1795.1815 годах. В декабре 1918 — январе 1919 года на большей части территории Литвы была установлена советская власть. С августа 1919 года Литва получила независимость, стала самостоятельной Литовской республикой. В июле 1940 года на территорию Литвы были введены советские войска и образована Литовская ССР в составе СССР. С 1941 по 1944 год Литва находилась под немецко- фашистской оккупацией, затем вновь вошла в состав Советского Союза.
В приведенном выше отрывке Т.Венцлова говорит о том, что после холокоста — гибели значительной части еврейского населения в 1933.1945 годах — 'запоздалый еврей' был бы абсолютно немыслим в Литве. К сожалению, он абсолютно прав: во время гитлеровской оккупации в Литве уничтожили почти 200 тысяч евреев — 90 % всей довоенной еврейской общины. Эта зловещая цифра, надо сказать, почти в шесть раз превосходила ту, которая стояла в планах фашистской Германии по захвату Литвы, что само по себе наводит на грустные размышления.
Возможно, этот факт имел в виду Бродский, описывая еврейского извозчика на городской мостовой. На территории Российской империи еврей, 'запаздывая', не только не сокрушается по этому поводу, но и 'залихватски' кричит 'Герай!'[46].
Комментируя III строфу стихотворения, Венцлова отмечает, что в ней описывается 'не колхозная Жемайтия 70.80-х годов'. И это тоже абсолютная правда, потому что в семидесятые и восьмидесятые годы Жемайтия не имела уже ничего общего с тем 'захолустьем', о котором писал в 'Литовском ноктюрне' Бродский. В послевоенный период Литва достигла самых высоких среди республик СССР темпов экономического роста.
Конечно, после обретения республикой независимости можно рассуждать о том, что и Кединайский химический комбинат, и Ионавский завод азотных удобрений, и Каунасский завод искусственного волокна, и Клайпедский судостроительный завод 'Балетия', и многие другие предприятия, построенные на
