Умирающее общество и Анархія

божественное происхожденіе и создала особую замкнутую касту, которая впосл?дствіи начала противиться грубой сил? короля и высшей аристократіи: так создалась судебная власть. Когда же в 1789 году, власть перешла в руки буржуазіи, то она, конечно, оставила в неприкосновенности этот «столп» общественнаго порядка, т?м бол?е, что высшія судебныя должности находились, как и военныя, в ея руках. Все ограничилось т?м, что способ зам?щенія этих должностей был преобразован в соотв?тствіи с духом времени.

Казнь Людовика XVI нанесла сильный удар «божественному праву», и судебной власти, если она не хот?ла подвергнуться той же все уравнивающей участи, уже не приходилось больше опираться на него. И вот тогда-то изобр?ли, или, в?рн?е, возвели на степень божества закон, а судебная власть стала его «неподкупной» блюстительницей и исполнительницей. Ц?ль была, таким образом, достигнута: самое опасное учрежденіе, самое необходимое орудіе для защиты привиллегированных классов удержалось на м?ст?, сд?лавшись жрецом новаго божества – закона,–созданнаго новыми властителями.

Подчиненіе Франціи царству закона представляет собою одно из т?х завоеваній 89 года, которыя особенно охотно прославляют буржуазные историки. Сведеніе всей власти к своду законов повело прежде всего к тому, что узаконило самый ужасный произвол: вс? французы оказались теперь равны перед законом, и народу больше ничего не оставалось требовать. У вс?х был теперь только один властелин; перед ним, правда, нужно было преклоняться, но это все-таки вносило н?которое равенство. Таким властелином стал закон.

Но если, вм?сто того, чтобы обманывать себя словами, мы разберем, что выиграли рабочіе от этой перем?ны, то увидим, что они только лишній раз оказались обманутыми. В самом д?л?, когда во времена неограниченной королевской власти король или аристократы заставляли простого челов?ка служить себ?, то положеніе было ясно: «такова наша воля», говорили они, и это ясно показывало, откуда вытекает их право. Они опирались только на свою шпагу, на которую разсчитывали гораздо больше, ч?м на волю Божью, т. е. черпали свое право только из силы. Их приказанія исполняли, их капризы сносили, но только потому, что нельзя было им сопротивляться; не было, по крайней м?р?, глупцов, которые бы говорили, повторяя слова заинтересованных лиц, что таков закон, а закону каждый обязан подчиняться, пока он не отм?нен.

Но признавая, что закон может изм?няться, мы т?м самым признаем, что он может сд?латься отсталым, а сл?довательно, по самому существу своему, для кого-нибудь вредным, потому что всегда есть люди, идущіе впереди своего времени. Но в таком случа? закон окажется несправедливым и не сможет претендовать на то уваженіе, которым его хотят окружить. В самом д?л?, если закон угрожает моим интересам или моей свобод?, то на каком основаніи меня принуждают ему подчиняться и гд? тот в?чный и неизм?нный принцип, который оправдывал бы это насиліе надо мной?

Когда в наук?, ученые, посл? долгих трудов и изысканій, формулируют то, что называется естественным законом, то при этом не бывает никакого большинства, никакой группы людей, которые бы сочли себя стоящими выше вс?х обыкновенных смертных и р?шили, что согласно их желанію, естественным силам природы предписывается сл?довать тому или иному пути эволюціи. Если бы кто-нибудь вздумал предъявить такія претензіи, то ему только разсм?ялись бы в лицо. Когда говорят о каком-нибудь естественном закон?, то это значит, что если такое-то явленіе, такое-то химическое соединеніе происходит, то это потому, что при данных условіях, в присутствіи такой-то силы или такого-то химическаго сродства, оно не могло не произойти. Такія-то силы, приходящія в д?йствіе при таких-то обстоятельствах, приводят к таким-то результатам, это вычисляется с математическою точностью. Открытый закон, таким образом, не управляет явленіями, а только объясняет их причины. Можно оспаривать эти законы, сомн?ваться в них, даже отрицать их; различныя т?ла, составляющія нашу вселенную, не перестанут от этого соединяться сообразно своим свойствам и своему сродству, земля не перестанет верт?ться – и при этом не будет никакой надобности в сил?, которая бы охраняла правильность их эволюціи и наказывала т?х, кто захот?л бы ее нарушить.

В нашем обществ? д?ло стоит совершенно иначе: законы как будто бы только для того и существуют, чтобы их нарушали. Это зависит от того, что люди, которые их создавали, сообразовались только с своими личными вкусами, с интересами того общественнаго класса, который они представляют, с средним уровнем нравственнаго развитія своего времени, а вовсе не с характером, стремленіями и склонностями т?х, кого хот?ли подчинить; это было бы, впрочем, и невозможно в виду разнообразія индивидуальных характеров и наклонностей. Каждой частности соотв?тствует свой закон; в соціологіи также не может быть единаго и всеобщаго закона для вс?х случаев, как и в физик?; такой закон оказался бы произвольным и неприложимым. И д?йствительно, в нашем обществ? н?т ни одного закона, который не был бы вредным для т?х или других из составляющих его членов – или по отношенію к их интересам, или по отношенію к их идеям, – ни одного закона, который бы каждая партія, одержавшая поб?ду, не могла обратить в оружіе против своих врагов. Всякая партія, раз она пришла ко власти, становится выразительницей закона, потому что именно она, через посредство своих органов, его прим?няет.

Мы можем, поэтому, заключить, что раз закон есть лишь проявленіе воли сильнаго, ему сл?дует подчиняться только тогда, когда н?т сил противиться; но он нич?м не оправдывается и пресловутая законность есть лишь вопрос о большей или меньшей сил?. Поэтому когда н?которые шарлатаны, говоря с рабочими, ссылаются на законность, как на главный аргумент, рабочіе им?ют право разсм?яться им в лицо и спросить, сов?товались ли с ними т? люди, которые выдумывали эти законы. А если бы даже эти законы когда-нибудь и были ими приняты, то во всяком случа? они могут им?ть силу только до т?х пор, пока принявшіе их считают их полезными и соглашаются с ними сообразоваться. Странно было бы, в самом д?л?, если бы, только потому, что мы в тот или другой момент приняли изв?стную линію поведенія, нас хот?ли заставить держаться ея во всю остальную нашу жизнь, не внося в нее никаких изм?неній, только потому что это может не понравиться н?которым другим людям, которые в силу различных причин находят существующій порядок вещей хорошим и хотят удержать его навсегда. Но что еще см?шн?е – это желаніе заставить нас подчиняться законам прошлых покол?ній, ув?рить нас, что мы обязаны уважать т? измышленія, которые н?скольким челов?кам вздумалось каких-нибудь пятьдесят л?т тому назад возвести в закон; см?шна эта дерзость, с которой люди р?шаются порабощать настоящее понятіям, ставшим достояніем прошлаго.

Но тут мы слышим возраженія вс?х изобр?тателей законов, вс?х т?х, кому их существованіе выгодно, а также и наивных людей, идущих за ними: «как!» восклицают они, «общество не могло бы существовать без законов; люди перегрызлись бы между собою, если бы не было власти, пекущейся о них и удерживающей их в пред?лах страха и уваженія к существующим положеніям». Но мы увидим, что никакіе законы, никакое принужденіе не могут ни устрашить, ни предупредить преступленій, потому что эти преступленія – результат нашей дурной общественной организаціи; нужно поэтому заботиться не об удержаніи или изм?неніи существующих законов, а о преобразованіи всего нашего общественнаго строя.

Но больше всего нас возмущает то, что находятся люди, которые р?шаются быть судьями других. Еще можно понять, что в т? времена, когда власть опиралась на божественное происхожденіе и правосудіе считалось исходящим от самого Бога, носители его могли считать себя особыми существами, над?ленными, по вол? Божьей, частицей его всемогущества и непогр?шимости, и способными распред?лять награды и наказанія среди обыкновенных смертных.

Но в наш в?к науки и свободной критики, когда вс? признают, что вс? люди созданы одинаковыми, подвержены одним и т?м же страстям, одним и т?м же увлеченіям и ошибкам; когда умирающее Божество уже не вдохновляет всегда рискующій ошибиться челов?ческій ум, мы совершенно не понимаем, как могут существовать люди, у которых хватает дерзости или умственной ограниченности принимать на себя сознательно и хладнокровно такую страшную отв?тственность, как отнять у другого челов?ка жизнь или часть его свободы.

Каждый день, в самых обыкновенных жизненных д?лах нам приходится останавливаться не только перед разр?шеніем вопроса о причинах, побудивших к тому или другому поступку окружающих нас людей, но даже перед объясненіем своих собственных побужденій; каким же образом мы можем быть настолько высокаго мн?нія о себ?, чтобы считать себя способными разобраться в д?л?, гд? нам неизв?стны ни начало, ни участники, ни побудительныя причины, гд? все является в преувеличенном и искаженном вид?, с комментаріями разных участвующих в нем или даже только слышавших о нем людей?