выйти!
Писавши тебе как будто ex officio теперь несколько слов скажу по сердцу: Получил письмо твое о последних действиях твоих и о успехах их увенчавших. Понимаю труды твои, вижу, сколько еще таковых предстоять должно и разумею сколько утешительно чувствовать приносимую ими пользу. Но отнюдь не удивлюсь, если через некоторое время пожелаешь отдохновения.
Здесь разные слухи насчет вождя Вашего Головина, но я не верю, разве приложит к тому руку Ган, могущественно поддерживаемый. Вчера узнал, что отзывается Раевский и на место его Анреп. Впрочем, слухи здешние, которым верующих мало. Итак, другая страна озарена будет блеском слов Раевского!
Ваш берег Черного моря не одного еще похоронит Геракла!
Вскоре надеюсь прислать к тебе на службу одного из моих воспитанников, который разве потому только не удостоится быть de la chair a canon, что нет пушек у горцев или что судьба справедливая сберегает его в добре горячки или поноса, что гораздо приличнее негодяю, который ничему не хотел учиться.
Положусь на строгую справедливость твою почтенный друг. Никакого снисхождения по дружбе ко мне и всю строгость и взыскательность.
Он даже сожаления не достоин, ибо редко встречается создание более бесчувственное, упрямое и с наклонностями более низкими.
Желаю тебе благополучия и успеха в делах твоих.
Душевно любящий Ермолов
14
Почтеннейший Павел Христофорович.
Три дни назад писал к тебе с Г. Бибиковым, которого любимая мысль была служить в твоих войсках и вкратце, предварительно уведомил, что вскоре пришлю на службу одного из моих воспитанников.
Теперь, позволю об этом объясниться несколько пространнее.
Мальчику, посылаемому, только 16 лет, и в ребячестве оказывал он лучшие умственные способности, нежели обнаружились впоследствии, хотя, впрочем, и теперь нельзя назвать его глупым. Молодость его не была пренебрежена, ибо он учился с другими детьми моими, а когда они поступили в артиллерийское училище, он отдан был в институт Лазаревых в Москве, где начальником, служившим прежде в артиллерии офицер весьма хорошо мне знакомый, имел о нем особенное попечение, где наблюдал за ним инспектор классов, известный профессор, приятель мой, но на всё это не взирал, и на требование более четырех лет в Институте, он только что перешел из самого низшаго класса, куда поступают ребята и то не за успехи, но единственно потому, что неловко было оставить между детьми болвана толстого и большого роста. В нем леность непреодолимая и отвращение к наукам, которого ничто, ни самое наказание победить не сильно. Трудно поверить, что он и того не знает, что пять лет назад было ему какое ни будь втолковано. Словом сказать, что я в жизни моей не встречал животного более упрямого и бесчувственного. Я ничем не мог его устыдить, не видел ни разу покрасневшим.
Суди, любезнейший друг, как отец, утешающийся детьми своими, что я должен чувствовать все низкие его свойства, делающие его достойным украшением виселицы. Какие различные чувства вселяют в меня другие мои дети, с отличными успехами учащиеся в Петербурге, где один из них выйдет офицером годом прежде него. Это бывает в училище, по установленному порядку классов.
Сделай милость, любезнейший Павел Христофорович, определи его в службу на праве вольноопределяющихся. Я боюсь, чтобы дружба твоя ко мне не была виною излишнего к нему снисхождения, которого по истине он не достоин. Но я должен думать, что тебе легче последовать врожденному твоему чувству справедливости.
Определи его в Тенгинский полк, который чаще в деле с горцами, ибо ему осталась единственная надежда все достать службою и храбростию. Надежда, конечно, основательная, ибо есть офицеры равного с ним невежества и между тем даже полезные.
Велика милость твоя будет, если чрез некоторое время он произведен будет в унтер-офицеры. Это много облегчит его службу, но я почитаю необходимым, чтобы он послужил рядовым. Хотя бы даже несколько долее, чтобы не могли того почесть несправедливым предпочтением. Твоего благоусмотрения и я уверен, что если представится случай, где он усердием и храбростию обратит на себя внимание начальника и поведения его заслуживать будет одобрения, Ты, конечно, наравне с другими, представишь его к производству в офицеры. Это не будет тогда нарушением справедливости и порядка.
Не знаю, почему наименовал я Тенгинский полк для определения его, не лучше ли будет который ни будь из линейных батальонов в крепостях на берегу Черного моря. Там скорее схватка с неприятелем. Не устрашусь я если выгоды по службе купит он ценою величайших опасностей. Таков должен быть его жребий – по рождению, по свойствам же его. Это одно может отблагодарить его в глазах моих. Ты легко уразумеешь, почтеннейший друг, что к подобному существу не могу я иметь чувств нежного родителя.
Я угадываю, что ты поручишь его кому ни будь из начальников, но при сем случае подтверди, чтобы смотрели за ним внимательно и строго. Можно внушить этому начальнику, чтобы он отдал его на руки хорошего фельдфебеля, у которого мог бы он жить, дабы вместе с другими не быть в артели.
Прочим моим воспитанникам, хорошо весьма учащимся, и заслуживающим одобрения поведением их, я не хотел дать права именоваться моею фамилиею, но при определении в Артиллерийское училище, Великий Князь то приказал, и потому они Ермоловы, впрочем, из купцов московских 2-й гильдии. Но этому несправедливо было бы дать равные права с людьми имеющими достоинство, и не желая краснеть за существо, доселе заслуживающее единое презрение, я в свидетельстве о происхождении его называю его Горским. Будет хорош и под этим именем, я не прочь делать ему добро!
Теперь же для содержания его, когда будет солдатом и в звании унтер-офицерском, достаточным полагаю ему в год триста рублей ассигнациями. Хочу, чтобы познакомился он с нуждою, и научился быть бережливым, что впоследствии будет для него необходимо. Если далее будет он офицером, я положу ему капитал, из которого проценты будут обращаемы на его содержание, и оно будет достаточным хотя бы и для хорошего армейского офицера.
Деньги мною полагаемые и вскоре доставлю к тебе по почте, теперь же даю ему то, что нужнее ему в дороге. Жалею, что при занятиях твоих я наложил на тебя нелегкую заботу, и сверх того мучу тебя мелочными подробностями. Но того о чем я прошу тебя для меня никто не сделает, ибо почти уже никого не осталось у меня из ближних моих и если есть еще желающие мне добра, они бессильны и совершенно не могут ничего. Ты, устроив будущность его, сделаешь благодеяние и оно достойно души твоей!
Прощай. Будь благополучен, да споспешествует тебе счастье!
Душевно преданный Ермолов
15
Почтеннейший Павел Христофорович
Позволительно мне похвастать давнею постоянною дружбою твоею, но право не этим привлекаю я множество просящих рекомендательных к тебе писем. Причина этому самая простая, ибо много весьма посылаемых и просящихся служить в Кавказском Корпусе и как каждый из них знает, что военные действия только со стороны твоей, то и желают находиться в войсках под твоим начальством.
За подателя сего письма просил граф Толстой, известный под названием Американца, конечно и тебе знакомый. Податель его родственник той же фамилии, по словам его, хорошо весьма учившийся и пламенно желающий служить настоящим образом, впрочем, и тем уже хорошо рекомендующийся, что учился в Артиллерийском училище. Тебе без сомнения понравится то, что он не просил и не ищет находиться при Генерале, следовательно, обрекает себя на все тяжкие.
Да будет по усмотрению твоему и справедливости.
Будь счастлив и желаю тебе всех успехов.
Преданный Ермолов.
16
Почтенный Павел Христофорович
