— Не хочу читать, — сказал Президент. — Просто расскажите, что там.
— Войлс и его пестрая команда вышли на подозреваемого, о котором до сих пор даже не упоминалось. Самого неприметного, не похожего на других подозреваемого. Излишне усердная студентка юридической школы в Тьюлане состряпала это чертово дело, и оно как-то попало к Войлсу, который прочитал его и оценил по достоинству. Помните, они потеряли надежду установить подозреваемых. Предположение настолько искусственно, настолько не правдоподобно, что, по существу, не внушает мне абсолютно никакого беспокойства. Но меня беспокоит Войлс. Он решил, что должен заниматься своим делом со всем энтузиазмом, и пресса следит за каждым его движением. Может иметь место утечка информации.
— Мы не можем контролировать проводимое им расследование.
— Мы можем управлять им. Гмински ожидает в Белом доме и…
— Гмински!
— Успокойтесь, шеф. Я лично передал ему копию этого дела три часа назад и заставил его поклясться хранить все в секрете. Он может быть некомпетентным, но умеет хранить тайну. Я доверяю ему намного больше, чем Войлсу.
— Я не доверяю никому из них.
Коулу нравилось слышать такое. Он хотел, чтобы Президент не доверял никому, кроме него.
— Думаю, вы должны попросить ЦРУ немедленно заняться этим. Мне бы хотелось знать все, прежде чем Войлс начнет копать. Никто ничего не найдет, но, если мы будем знать больше Войлса, мы сможем убедить его отцепиться. Это имеет смысл, шеф.
Президент был расстроен.
— Это наше внутреннее дело. ЦРУ нет смысла шпионить вокруг. И, возможно, это незаконно.
— Это незаконно, технически. Но Гмински сделает это для нас. И он сможет выполнить все быстро, секретно и более тщательно, чем ФБР.
— Это незаконно.
— Такое, шеф, делалось много раз раньше.
Президент следил за движением на дороге. Его глаза припухли и покраснели, но не от усталости. Он проспал три часа в самолете. Но весь день он провел перед камерами, стараясь выглядеть печальным и озабоченным, и было трудно сразу освободиться от этого.
Он взял дело и швырнул на пустое сиденье рядом.
— Это кто-то, кого мы знаем?
— Да.
Глава 14
По природе своей ночной город, Новый Орлеан просыпается медленно. Довольно долго после рассвета он остается тихим, а затем стряхивает утреннюю дымку и осторожно втягивается в новый день. В нем нет утренней спешки, за исключением трасс, соединяющих и окраины, и улицы даунтауна. Так бывает во всех городах. Но во Французском квартале, душе Нового-Орлеана, запах виски прошедшей ночи и пряных, жареных по-креольски креветок с рисом, копченой красной рыбы висит над почти пустыми улицам до тех пор, пока не покажется солнце. Через час или два он сменяется ароматом пирожков с начинкой и кофе Французского рынка, и в этот момент на тротуарах как бы неохотно начинают появляться признаки жизни.
Дарби съежилась, сидя в кресле на маленьком балконе, потягивая кофе и ожидая восхода солнца. Каллахан находился в нескольких футах от нее, по другую сторону открытых балконных дверей, все еще завернутый в простыни и равнодушный к окружающему миру. Потянуло свежим ветерком, но к обеду, знала Дарби, влажность снова вернется. Она поплотнее подтянула его халат к шее и вдохнула роскошный запах его одеколона. Она подумала об отце и его мешковатых хлопковых рубашках, которые он позволял ей носить, когда она была тинэйджером. Она, бывало, плотно закатывала рукава до локтей и оставляла рубашку навыпуск, а потом прогуливалась с друзьями по тенистым аллеям, преисполненная уверенности, что никого не оставит равнодушным. Отец был ее другом. К окончанию школы она перепробовала весь его гардероб, и сейчас вещи снова висели на плечиках, аккуратно выстиранные и выглаженные. Она все еще могла почувствовать запах одеколона «Грей Фленнея», которым он освежал лицо каждое утро.
Останься он жив, был бы старше Томаса Каллахана на четыре года. Ее мать снова вышла замуж и переехала в Бойз. Брат Дарби жил в Германии. Они редко встречались втроем. Ее отец был связующим звеном в семье, и его смерть разбросала их.
В авиакатастрофе погибло двадцать человек, и еще до того, как были закончены приготовления к похоронам, начали звонить адвокаты. Это была ее первая встреча с реальным миром, и она оказалась не из приятных. Гершель, их семейный адвокат, принадлежал к сословию юристов, ничего не понимающих в судебных процессах. Проныра, из тех, которые делают деньги на несчастных случаях, он появился у них дома сразу вслед за ее братом и убедил семью возбудить дело. Два года семья вынуждена была терпеть, как он неумело врал, изворачивался и портил дело. За неделю до процесса они согласились на компенсацию в полмиллиона, за вычетом доли Гершеля, и Дарби получила свои сто тысяч.
Она решила стать юристом. Если уже клоун вроде Гершеля мог этим заниматься и делать большие баксы, сея смуту в обществе, то она наверняка смогла бы делать это в благородных целях. Она часто думала о Гершеле. Когда она сдаст экзамены в адвокатуре, то ее первый иск за противозаконные действия будет направлен против него. Она хотела работать в фирме по охране окружающей среды. Найти работу, знала она, будет нетрудно.
Сто тысяч остались нетронутыми. Новый муж ее матери, исполнительный директор бумажной компании, был немного старше и намного здоровее отца Дарби, и вскоре после замужества мать разделила свою часть наследства между дочерью и сыном. Она сказала, что деньги напоминают ей о покойном муже. Жест этот был скорее символическим. Хотя она все еще любила их отца, у нее была новая жизнь в новом городе и новый муж, который уйдет на пенсию через пять лет с кучей денег. Дарби. сконфузил этот символический жест, но она оценила его и взяла деньги.
Ее сотня тысяч удвоилась. Она поместила большую часть капитала в совместные фонды, но только те, которые не имели дело с химическими и нефтяными компаниями. Она ездила на «аккорде» и жила скромно. Ее гардероб являлся типичным для студентки юридической школы, вся одежда была из магазина готового платья. Они с Каллаханом ходили в лучшие рестораны города и никогда не ели в одном месте дважды. Обычно это был шведский стол.
Его не интересовали деньги, и он никогда не выдавливал из нее информацию. Она была более чем обычной студенткой, но в Тьюлане были и богатые дети.
Они встречались месяц, перед тем как лечь в постель. Она обосновала основные правила, и он горячо с ними согласился. Не будет никаких других женщин. Они будут очень осторожны. И он перестанет так много пить.
Он выдержал первые два, но продолжал выпивать. Его отец, дед и братья были заядлыми выпивохами, и от него следовало ожидать того же. Но первый раз в жизни Томас Каллахан был влюблен, бешено влюблен, и он знал точку, за которой скотч начинал влиять на отношения с женщиной. За исключением последней недели и личной травмы, связанной с утратой Розенберга, он никогда не пил раньше пяти вечера. Когда они были вместе, он поклонялся Шиве, если перебрал, и думал, что это может повлиять на его форму.
Было забавно наблюдать сорокапятилетнего мужчину, влюбившегося в первый раз. Он пытался сохранить некоторую видимость сдержанности, но в интимные моменты был глуп, как студент- первокурсник.
Она поцеловала его в щеку и накрыла легким покрывалом. Ее одежда была аккуратно сложена на кресле. Она тихо закрыла за собой входную дверь. Солнце стояло уже высоко, просвечивая между зданиями поперек улицы. Тротуар был пустынным.
Через три часа у нее были занятия, затем Каллахан и процессуальный кодекс в одиннадцать. Через
