вмешиваться в рассуждения сослуживца. Тот, однако, не обиделся.
– Вопрос терминологии, вы это отлично понимаете. Как и Милов… Короче, такие отношения существуют – и к нашей выгоде, и небезвыгодно для тех, кто участвует в них с другой стороны, с востока.
– Речь вряд ли идет о том государстве, если я правильно понял. Скорее о каких-то его гражданах – или даже негражданах…
– Вы поняли правильно, однако деньги, как известно, не пахнут и – могу дополнить – сохраняют свой цвет независимо от их местонахождения… Итак, до относительно недавнего времени отношения эти развертывались к обоюдному удовольствию. Но пришло время перемен – и действовать стало все труднее.
– Вы имеете в виду, что граница стала менее проницаемой?
– И это, в частности. Теперь мы получаем значительно меньше, чем нам хотелось бы, чем нам нужно. Да собственно, если я не ошибаюсь, вы, находясь там, где вам не следовало показываться и присутствовать, и сами догадались – могли догадаться, во всяком случае – о том, что хотя бы одна операция, связанная с темой нашего разговора, не увенчалась успехом. И могу добавить: не единственная. Будь этот случай первым – мы бы не… Но процесс этот грозит продолжиться – даже, быть может, до полного закрытия всех ходов-выходов. А такой поворот событий привел бы к весьма и весьма плачевным для нас результатам. К серьезным экономическим потрясениям. Да-да, не делайте вид, что вы удивлены, это действительно так.
– Но вряд ли политические потрясения могут развернуться в Технеции, с ее монолитностью граждан, единством мировоззрения…
– Э, достойный друг; на самом деле все обстоит не так уж гладко. И монолитность общества, и единство и аксиоматичность мировоззрения не приходят сразу, с ними не рождаются, они должны войти в инстинкт, в кровь, не знаю во что еще. Так или иначе, пока все эти процессы еще обратимы – или, во всяком случае, есть немало технетов, полагающих, что можно еще повернуть назад, к людям… До тех пор, пока мы удачно сводим концы с концами, они не добьются ничего серьезного, и всякая попытка изменить ход вещей будет подавлена. Но если уровень жизни начнет понижаться, как вода в ванной, когда вынимают пробку, – никто не сможет поручиться за последствия. И вот мы – наша служба, один из столпов государства – должны обеспечить сохранение существующего положения на границе.
– Полагаю, вы не думаете воевать с восточным соседом для того, чтобы они облегчили пограничный режим?
– Это не пришло бы в голову даже сумасшедшему.
– Согласен. Но не понимаю, зачем вообще вам этот самый Милов. Чем он сможет помочь в решении ваших неурядиц?
– Этот самый Милов тем не менее является едва ли не единственным, кто может оказать нам известную помощь. Нет, я не стану утверждать, что он – лучший в мире для этой цели. Однако он – наилучший из тех, кто нам доступен. С кем мы можем войти в контакт, причем занимая сильную позицию.
– Что же конкретно он может сделать для вас?
Собеседник Милова помолчал, как бы колеблясь.
– На эту тему я могу разговаривать только с ним. После того, как вы его найдете.
– Я найду его.
– Это – обещание?
– Найду. Но, как я уже сказал, только в том случае, если вы прежде раскроете этот секрет мне. Вы ведь понимаете, что риска для вас нет никакого. Я – целиком в вашей власти.
– Это, конечно, не вызывает сомнений. И все же… Ну хорошо. Но вы должны понять: настаивая на моей откровенности, вы тем самым определяете свою судьбу – в случае каких-либо осложнений.
– Вы имеете в виду – если я нарушу обещание? Кстати, а действительно, в случае, если мы все же не договоримся – что будет со мной?
Клеврец подкупающе-весело улыбнулся.
– Что с вами будет? Ничего. Ровным счетом ничего.
– Приятно слышать.
– Обождите, вы еще не дослушали до конца. С вами не будет ничего, потому что ничто не может произойти с тем, кого нет.
– То есть?..
– Вас просто-напросто нет. Вы не существуете. В настоящее время я нахожусь в своей лаборатории в полном одиночестве, и всего лишь разговариваю сам с собой вслух – у меня есть такая привычка. Возможно, у меня возникают время от времени визуальные и акустические галлюцинации, и мне может показаться, что я беседую с кем-то. На самом деле здесь нет никого, кроме меня. Да и откуда кому-либо взяться? Да, произошла авария в воздухе; но все до единого люди, находившиеся на борту самолета, спаслись. Вы меня понимаете, глубокоуважаемый?
– Слишком хорошо.
– В таком случае, вам остается лишь подтвердить желание услышать то, что я должен сказать господину Милову – или отказаться от этого вашего желания.
– Продолжаю на нем настаивать.
– Прелестно. Тогда слушайте. К названному господину у нас будут две просьбы.
– Не так уж и много.
– Да, совершенная безделица. Во-первых: полагаю, что вам известно, что все, находившиеся на борту самолета и спасшиеся после его взрыва, были почти сразу же обнаружены нашей поисковой службой. Однако по пути в… медицинское учреждение – согласитесь, что люди, перенесшие подобные потрясения,
