но все-таки… как бы это сказать? Не слишком обработанный камень. Разве не так? Мамины родные страшно удивились, когда она вышла за него.
— Да уж, — заметил Роджер. — Для вдовы она довольно быстро выскочила замуж. Уж не почувствовала ли в чьем-то кармане толстую чековую книжку?
— Роджер!
Он продолжал закреплять снимки на веревке. Элисон сидела на кровати, вертя в пальцах нитку, выдернутую из покрывала.
— Не забивай себе голову, — посоветовал Роджер. — Тебе что, делать нечего? Через пару дней они умотают отсюда, и конец всем этим проблемам.
— А ты злой.
— Послушай, Эли, — сказал Роджер. — Здесь очень хорошее место. Красивое и так далее. Но только без этих психов. Разве не так? Я нисколько не удивлюсь,
— Совсем даже ни капельки не смешно, — сказала Элисон. — Ты прекрасно знаешь: то, о чем говорил мне Гвин, очень похоже на правду, и, если бы это сказал кто-то другой, ты бы вполне согласился.
— С этой чепухой о какой-то непонятной силе? И что ты у нас батарейка… или проводка — я уж не помню?
— Ты чувствуешь, что он прав, — настаивала Элисон. — Я знаю это. Но не можешь признать, что кто-то умней или догадливей, чем ты. Вот в чем все дело. Тебе такое никогда не пришло бы в голову.
— Конечно, нет! Вся эта белиберда! Бред сивой кобылы!.. Да, твой Гвин умник! Просто мудрец. На лету подметки рвет! Все понял в тот же день, как увидел тарелки. Только не сразу сказал.
— До него постепенно дошло. Он понял это шестым чувством.
— Может, десятым?
— Понял, потому что принадлежит этим местам, этой природе.
— Не произноси шибко умные слова! — сказал Роджер. — И не старайся сделать из меня дурака. Тебе хочется верить всем этим полубеконам — пожалуйста! Можешь уговорить себя верить чему угодно. Я не такой.
— А какой?
— Не такой.
— Ты глупец.
— Может, и глупец, — сказал Роджер, — но зато не распускаю сопли на лестнице.
— Наверно, у тебя никогда не было причин для этого.
— Наверно… Слушай, Эли, может, хватит, а?.. Да, готов признать, Гвин совсем не дурак. Даже умный. Но он не наш, и никогда не будет. Он чужак. Умный чужак. Кельт, не англичанин… Вот и все дела…
— Что ты будешь делать после школы? — спросила Элисон.
— Займусь тем же, чем отец.
— А что бы ты хотел?
— Я же сказал…
— Разве ты этого хочешь?
— Ну… наверно… не знаю.
— Ты ведь любишь фотографию, — сказала Элисон. — И здорово понимаешь в ней. Ты хотел бы стать фотографом? Кинооператором?
— Хотел бы. Но это требует столько времени. И денег… Чтобы выучиться.
— Ну и что?
— Отец уже все заранее расписал для меня.
— А если ты все-таки займешься фотографией?
— Он порвет всю фотобумагу.
— А серьезно?
— Ты-то сама, Эли, пошла бы против матери?
— Не знаю. Наверно, это ужасно, если так поступить. Я никогда не пробовала.
— Стану фотографом в свободное время, — сказал Роджер. — Это будет моим хобби. Чем плохо?.. А почему ты про это заговорила?
— Из-за Гвина.
— Опять Гвин!
— Как думаешь, что с ним будет через несколько лет? — спросила Элисон.
— Станет, наверно, учителем или чем-то в этом роде.
— Мать угрожает, что отправит его работать в магазине.
— Значит, будет работать в магазине.
— Ты не понимаешь, — сказала Элисон. — Ему надо добиваться всего самому.
— Ну и пускай добивается. Не он один.
— Ох, какой ты! Знаешь, он даже хочет скопить денег и купить пластинки с курсом английского языка. Правильное произношение.
— Надеюсь, нам он их заводить не будет, — сказал Роджер.
— Не бойся. У него даже нет проигрывателя. Слышишь?
— Слышу, не глухой.
— Тебе не стыдно?
— Как-то не очень…
— От тебя пахнет бензином, — сказала Элисон.
— Каким еще бензином? Я делал для тебя снимки. Это, может, карбонат натрия.
— Нет, бензин, — возразила Элисон. — Меня тошнит от него.
20
Погода во второй половине дня начала меняться. Поднялся ветер, нагнал тучи, которые повисли над горами.
Гвин тоже стал укладываться. Его мать ходила по дому молча и выполняла свою работу особенно тщательно — отчего становилось еще труднее все это наблюдать и переносить.
Долина была забита тучами.
— Эй, уже четыре часа! Ты не забыла?
Элисон выронила альбом для рисования. В дверях гостиной стоял Гвин.
— Что ты здесь делаешь? — проговорила она.
— Стою около кресла, как видишь.
— Тебя же просили не заходить…
— Извините, мисс. Вы меня теперь уволите, мисс?
— Может зайти мама!
— Ну и пусть заходит. Послезавтра меня тут не будет. У нас остался один день, Элисон. Один день. Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Мама видела нас на горе. Смотрела в бинокль! Сейчас она где-то здесь… Поджидает меня… Гвин! Я не могу… Уходи, пожалуйста.
— Я уйду послезавтра, вернее, уеду. Поэтому пришел. Мне терять нечего.
— А мне есть чего! Ты не понимаешь! — Элисон почти плакала.
— Скажи, чтобы я понял. Я слушаю.
— Уходи!
