— Вот-вот проснется Иванова и запросит жрать, а у тебя там что-то горит, — сказала я, кивая на картошку.
— Ой, и точно! — вскочила Катерина и сообщила мне в спину уже от плиты, ловко орудуя в сковороде ложкой: — Ефим Борисыч болен сердцем. Дочь его любимица, уж он нам про нее порассказывал. Жаль его. Может загнуться старик. А как же она умерла?
— И я хотела бы знать, — ответила я, прислушиваясь к скворчанию картошки.
— И ребеночек остался. Вот горе так горе… — слезливо заключила Катерина, неожиданно взвизгнула и с хохотом закричала: — Ай, мамочка! Да уйди же ты черт! Вот пахабник!
Я оглянулась в твердой уверенности, что несчастная тронулась умом, но увидела Виктора, с хитрой улыбочкой покидающего подол жены.
— Подкрался, подлюка, сзади, — стыдливо зарделась Катерина. — И не к месту радуешься. Слышал, дочь Борисыча умерла.
Виктор погас.
— Что, правда?
— Увы, да, — вздохнула я.
— Что тут скажешь, горе, — смущенно промямлил Виктор и побрел в ванную, стесняясь своего счастья.
— В командировку сегодня, — не скрывая радости, кивнула на мужа Катерина.
— Все проснулись? — прогремела за нашими спинами Иванова.
— Сейчас будем завтракать, — успокоила ее я.
Вид она имела неважный. Лицо отекло, а под глазами расплылись черные круги. Мы с Катериной притихли. Катерина испуганно ушла с головой в картошку, а я демонстрировала повышенный интерес к своим облупившимся ногтям.
Иванова присела к столу и задымила сигаретой.
— Едем? — спросила она у меня, после тягостного молчания.
— Едем, — торопливо подтвердила я.
— Тогда пойду почищу плащ. Вчера влезла в какое-то говно.
И со словами “грехи наши тяжкие” Иванова удалилась к себе.
— Жалко бабу, — шепнула Катерина, водворяя сковороду с картошкой на стол. — Ей больше всех достанется. Видела как почернела?
— Видела, — кивнула я. — Только почему ей больше всех?
— Ну как же, похороны организовывать ей. У Моргунов родственников нет. Жена его детдомовская, а у Борисыча все перемерли.
Я не знала об этом, но в любом случае несомненно было одно: Иванова, как Чапаев, всегда и везде впереди на лихом коне. Значит и похороны на ней.
Глава 16
После легкого завтрака (аппетит как рукой сняло) мы отправились в Ростов. Власовой я по настоянию Ивановой позвонила с “мобильника” еще в дороге. Тата уже не спала и, как ни странно, обрадовалась мне чрезвычайно.
— Можешь приехать прямо ко мне? — спросила она.
— А муж твой?
— Я же говорила: в командировке.
Иванова делала мне знаки, толкала в бок и шипела: “Соглашайся.”
— Хорошо, — сказала я. — Еду.
Власова жила на Пушкинской неподалеку от мединститута, поэтому колесить по городу не пришлось. Убитая Иванова отправилась на кафедру, а я отдалась на растерзание Власовой.
— Куда ты пропала? —прямо с порога спросила она. — Я тут потихоньку схожу с ума, а ты бросила меня бессердечно.
— Вчера дела были, а муж твой уехал когда?
— Понятия не имею. У нас не принято отчитываться. Дня четыре не видела его, позвонила референту, он и сказал, что Мазик в командировке.
— Надолго?
— Сказали, что не меньше десяти дней. И не звонит. Раньше хоть изредка звонил.
Глядя на свеженькую Власову, я не чувствовала той уверенности, которая образовалась в общении с Ивановой. Никак не похоже было на то, что эта сибаритка (в роскошном кружевном пеньюаре) способна на сильные шаги. Будь она так ловка, нашла бы способ повернуть к себе мужа. И возраст и внешность еще вполне позволяют.
— Ты знаешь, что Верочка до сих пор лежит у себя в квартире? — спросила я, пепеля Тату взглядом.
Она побледнела.
— Неужели?
— А я уверена была, что ты позвонишь в милицию.
Она виновато опустила голову.
— Прости, смалодушничала. Несколько раз набирала номер и вешала трубку. Трудно сказать да и не знаю, можно ли. Будут искать того, кто заявил. Женский голос, значит переберут все варианты, доберутся до меня. Не уверена, что смогу…
“Или в самом деле умирает от страха или мастерски играет,” — подумала я, глядя на ее испуганное лицо и трясущиеся руки.
Мы сидели в просторной комнате, одна стена которой представляла собой сплошное окно, закрытое дорогими шторами. Здесь все было дорогое, начиная с самой Власовой, с ее заграничными косметическими операциями. Именно здесь я как нигде ощущала мощь мотива убийства Верочки, и именно здесь не верила в то, что женщина, сидящая напротив и теребящая пояс роскошного халата, — убийца. Это казалось невероятным. Командировка Мазика, оставленный у родителей ребенок, все говорило о том, что Верочка должна была уехать. Скорей всего Мазик часто брал ее с собой. Наверняка собирался взять и в этот раз. Почему же не заехал за ней? Что-то не сходилось в этом пасьянсе.
— А как ты узнала, что она еще там? — задумчиво спросила Власова.
— Просто. Приехала и увидела.
— Одна?
— Да нет, с Ивановой.
— Иванова знает? — ужаснулась Власова.
— А что тут такого? — изумилась я. — Раз и я была там, в милицию она не побежит.
— Зачем ты ей рассказала?
И я поняла, что опять сваляла дурака. Не объяснять же Власовой, что Верочка дочь так называемого товарища Ивановой. Впрочем, он же ее сотрудник, так почему же не объяснить?
— Иванова приехала делиться опытом с отцом Верочки, — сказала я, опуская этого опыта суть.
— А кто у нее отец?
— Власова, как ты живешь на свете? Даже не знаешь родственников любовницы мужа.
Я хотела добавить: “Бери пример с Ивановой,” — но вовремя вспомнила, что не время для шуток.
— Я гордая, так кто у нее отец?
— Профессор Моргун.
Услышав фамилию Борисыча, Тата испуганно схватилась за щеки.
— Почему тебя это так впечатлило? — поинтересовалась я.
— Да нет, ничего, — отмахнулась Тата, не обращая внимания на очевидность своей неискренности. — Одной знакомой он делал операцию. Как мир тесен. Значит милиция еще не была в квартире?
— Возможно как раз сейчас она уже там. Иванова отправилась готовить Моргуна и вполне могла навести его на мысль позвонить дочери.
Власова рассердилась.
— Почему эта Иванова все время крутится вокруг Моргунов? — нервно дергая пояс халата, спросила она. — И что вообще занесло ее в Ростов?
