апеллировали к марксистской общественности, и этот призыв оказался услышан. Свыше пятисот красных фронтовиков рассредоточились по залу, растворились среди наших зрителей, и теперь «шабаш ведьм» мог начинаться. Они старались не обнаруживать себя, им нужна была информация о нас, говоря их языком, они собирались «проверить нас на вшивость».
Наше чистосердечное агитационное намерение, приглашение к диалогу, было, тем не менее, перечеркнуто и разрушено в дальнейшем. С самого начала мы четко объявили, что мы готовы к открытой дискуссии с любым «честным товарищем», что каждая сторона получит достаточно времени для высказываний, но регламент определяем мы по домашнему праву проведения мероприятия, и каждый, нарушающий установленный порядок, будет выдворен членами СА на свежий воздух.
Это был язык, на котором до сих пор в Берлине говорили только на марксистских собраниях. До сих пор красные чувствовали себя уверенно и всесильно в этом городе. Они абсолютно не воспринимали серьёзно большинство дискуссионных собраний по поводу марксизма, организуемых буржуазными объединениями. Более того, у них считалось нормальным просто игнорировать или высмеивать подобные собрания.
У нас же был принципиально другой подход. Мы говорили и с марксистом, и с простым человеком из народа на понятным им языке на разные, в том числе самые злободневные темы. И это подкупало. Мы были открыты для общения, готовы к любой дискуссии, мы вставали с пролетарием на одну ступень, друг против друга.
А пролетарий обладает обострённым, ярко выраженным чувством справедливости. И кто это понимает и подает ту или иную проблему в понятной для него форме, всегда может рассчитывать на ответную симпатию.
Но тогда диалог был практически нереален, поскольку красные провокаторы путем своей бессовестной демагогии еще до начала собрания сделали невозможным любое конструктивное общение. Однако для нас было достаточно уже одно присутствие такого количества народа, ибо мы знали, что достаточно нам просто начать выступать перед этими ищущими и запутавшимися людьми, и мы будем обречены на успех.
Это первое крупное рабочее собрание продолжалось свыше двух часов. Тема социализма активно дебатировалась, и я переживал большую радость в ходе выступления, что эти пятьсот человек, с «жесткими пролетарскими кулаками», как писала Роте Фане, постепенно затихали, несмотря на попытки нескольких заказных провокаторов громкими репликами расстроить спокойный ход собрания. Однако вскоре эти записные выступалы были осажены своими же дружинниками, и в финале собрание проходило при торжественной и напряженной тишине.
Дискуссия была в самом разгаре. Тем временем какой-то тип поднялся на трибуну и сообщил, будто только что поступило сообщение о нападении красных боевиков на двух членов национал-социалистического движения, которые с многочисленными ранениями поступили в больницу, где и балансируют в настоящий момент между жизнью и смертью. После чего начал призывать «отомстить за наших соответствующим способом» и т.п. Я тут же поднялся, назвал случившееся чудовищным событием, и объявил – НСДАП посчитает своим долгом в дальнейшем не допускать к участию на собственных собраниях представителей тех партий, чьи дружины, не имея других более интеллектуальных аргументов, трусливо, исподтишка атакуют на улице в темноте безоружных противников.
Я продолжил, и если сообщение об этом низком нападении привело в волнение практически весь зал, так что сами коммунисты посчитали за благо на время замолчать, то объявление о нежелании НСДАП действовать схожими методами и поддаваться на провокации вызвало восторженные отклики у подавляющего числа присутствующих. Этого же бедолагу заклеймили подстрекателем, и не успел он опомниться, как через минуту при помощи множества добровольцев оказался выдворенным из помещения.
В заключительном слове я еще раз открыто объявил со всей ответственностью и решимостью, что мы всегда и везде готовы к откровенной дискуссии с любым честным политическим противником и рабочим. Но в тоже время любая попытка кровавого террора против нас будет встречаться адекватными методами. Враги напрасно думают, что на том месте, где растут руки и кулаки у нас находятся ливерные колбасы.
В итоге собрание закончилось для нас успехом по всей линии. Красные уходили мрачными и понурыми. Наши же партийные активисты в этот вечер были преисполнены радостного чувства, что движение в Берлине наконец-то преодолело тесные ограниченные рамки политической секты, и теперь борьба будет разворачиваться по всему фронту. Больше не могло быть никакой остановки. Мы бросили вызов врагу, и каждый понимал, что этот вызов не останется без ответа.
В таком же духе были выдержаны и последующие комментарии марксисткой прессы. Мы осознавали с самого начала, что писаки на Бюловплатц и Линденштрассе перевернут всё с ног на голову, что нас начнут разоблачать как жалких провокаторов и убийц рабочих, истребителей безвредных пролетариев, которых лишь за желание обозначить дискуссию тут же утопили в крови.
«Нацисты устроили в Шпандау кровавую баню! – вот один из кричащих газетных заголовков тех дней, – это сигнал тревоги для всего революционного рабочего класса столицы!» Далее, как правило, следовала недвусмысленная угроза: «Мы ответим вам тем же!»
Оставалось два пути: либо отступить и признать невозможным продуктивную агитацию среди пролетариата, либо с удвоенной силой продолжать вдалбливать наши постулаты, вызывая марксистов на всё новые и новые дискуссии, конечный результат которых, и мы это знали, был призван на настоящем этапе определить нашу судьбу.
«Буржуазное государство движется к своему концу. Необходимо выковать новую Германию! Труженик мозга и кулака, в твоих руках находится судьба немецкого народа. В пятницу, 11 февраля, Фарусзеле! Тема: «Крушение классового буржуазного государства».
Разумеется, наше объявление выглядело вопиюще провокационно. В Берлине ничего подобного ранее не происходило. Да вдобавок в рабочем квартале, в сердцевине марксистских владений. Националисты в Веддинге?! Ведь этот пролетарский район был насквозь красным. Подобное положение складывалось десятилетиями, и никто доселе не отважился противопоставить что-либо коммунистическому влиянию.
А Фарусзеле? Это вообще считалось бесспорной вотчиной КПГ. Здесь обычно проходили партийные съезды, здесь почти каждую неделю формировались все новые рабочие дружины, из политической лексики здесь можно было услышать только громкие фразы о международной классовой солидарности и всемирной революции. И именно там НСДАП запланировала проведение очередного массового собрания.
Это был откровенный вызов на бой. Это понимали не только мы, но и наши противники. Партийные товарищи ликовали. Пахло настоящим делом. На чашу весов была поставлена, немного немало, судьба всего движения. Теперь оставалось одно – победить или проиграть.
Приближался назначенный день – 11 февраля. Коммунистическая пресса захлебывалась в кровавых угрозах. Нам был гарантирован теплый прием и соответствующая атмосфера всего вечера. Среди рабочего класса города распространяли слухи, будто из нас сделают как минимум отбивную.
Тогда мы еще не представляли, насколько серьезная опасность нам угрожает. Я в то время знал марксистов не очень хорошо, чтобы предусмотреть возможные последствия. Я не придавал большого значения нагнетанию страстей в красной прессе, но предстоящий вечер ожидал с напряжением. Около восьми часов мы отправились на дряхлом разваливающимся автомобиле из центра в Веддинг. Холодный серый туман окутывал все вокруг. Сердце готово было выскочить из груди от нетерпения и тревожного ожидания.
Уже в районе Мюллерштрассе появились первые предпосылки для опасений. На всех углах улицы скапливались многочисленные группы подозрительных зевак. Видимо, их вид должен был вселить ужас в наших партийных товарищей, прежде чем они пожелали бы переступить порог собрания. Непосредственно перед Фарусзеле стояла уже огромная толпа, подогреваемая многочисленными воплями ярости и грязной ругани.
