Было похоже, наш разговор заходит в тупик. С чего она взяла, что я грублю и преуменьшаю ее значение в Белых Липах?
– Ваш сын Жан очень невоспитан, сударыня. Вы не можете этого отрицать, – произнесла она медленно.
Я качнула головой.
– Послушайте, мадам… К чему все это? Я не намерена…
– Он невоспитан, как и вы, да, голубушка, как и вы! Разве вас не научили в детстве, что надо молчать и слушать, когда говорят старшие?!
Я шумно вздохнула. Это просто абсурд какой-то. Эта дама читает мне нравоучения. Мне! Пожалуй, она от этого получает удовольствие. Но ведь обо мне-то этого не скажешь, и я…
– Ваш сын не только невоспитан, племянница, но, судя по всему, он еще крайне невежествен. И не только он один, Шарль и Аврора – тоже…
– Зачем вы мне все это говорите? – прервала я ее. – Революция не обошла меня стороной, как вас. Вы хоть знаете, что это такое – революция? Она отняла у меня все: отца, мужа, имущество, она бросила меня за решетку, приговорила к смерти… Мне нужно было думать о том, как выжить…
Я замолчала, осознав, что зря говорю все это. Выходит так, будто я оправдываюсь, а оправдываться мне не в чем, по крайней мере, перед ней.
В холодных глазах старухи мелькнул огонек любопытства.
– Но теперь-то у вас есть возможность подумать об их образовании. Или вы желаете, чтобы ваши дети и дальше росли неучами и невежами?
– Нет, – произнесла я почти растерянно.
– Жана и Шарля следует отдать в коллеж, девочку – в монастырь. И чем скорее, тем лучше, время и так уже упущено.
Она говорила решительно, тоном, не допускающим возражений. Меня выводила из себя ее манера вести разговор, ее подчеркнутое высокомерие, но, в сущности, сейчас старуха была права. Детям давно уже пора учиться. Я ведь и сама уже не раз думала об этом.
– Вы что же, не согласны со мной, племянница? – несколько раздраженно окликнула меня она.
– Как раз наоборот, мадам. Вы совершенно правы.
Анна Элоиза бросила на меня холодный взгляд исподлобья.
Я не питала ни малейших иллюзий по поводу ее внезапной заботы об образовании моих детей. Для нее это была единственная и прекрасная возможность хотя бы на время избавиться от их присутствия в доме.
– Хорошо, – сказала она скрипучим голосом. – В таком случае, вам следует подумать о Ренне. Тамошний коллеж довольно известен, что немаловажно, там до сих пор сохранился женский монастырь. Как я полагаю, вы ведь не захотите, чтобы Аврора воспитывалась в каком-нибудь революционном пансионе?
– А разве… разве нет чего-нибудь поближе?
– Ну, если вы пожелаете отдать детей в заведение какого-то полуграмотного священника, то я в этом деле вам не советчица.
И снова она была права. Я вздохнула.
– Я наведу справки о Ренне, мадам. Судя по всему, это как раз то, что нужно…
Я еще не успела произнести эти слова, как шорох раздался у меня за спиной. Я резко обернулась, успев заметить мелькнувшую в дверном проеме рубашку сына. Он подслушивал… Но почему же он убежал?
– Что это? – неторопливо спросила Анна Элоиза.
Ее вопрос застал меня уже в дверях. Я выбежала из зала, не дав старой даме никаких объяснений. Жан тревожил меня куда больше. Впервые я чувствовала, что теряю над ним контроль.
– Жан! – громко позвала я, надеясь все-таки, что он откликнется.
Гостиная была пуста, коридор тоже. Я отправилась его искать, понимая, впрочем, что не найду. При желании восьмилетнему ребенку здесь было где спрятаться, а Жанно явно избегал меня.
Я спустилась на первый этаж, наугад распахнула дверь библиотеки. Там был только Поль Алэн. Рассеянно кивнув ему, я хотела уйти.
– Как хорошо, что вы зашли, сударыня. Разрешите мне сказать несколько слов.
Я осталась, недоумевая, почему все сегодня вдруг захотели говорить со мной – и Анна Элоиза, и Поль Алэн. К тому же, желание последнего особенно удивило меня. Поль Алэн всегда держался со мной очень сухо, если, конечно, не принимать во внимание инцидент с Чандри. По возможности он старался вообще не общаться со мной. За все время, что я находилась в Белых Липах, мы едва обменялись несколькими словами.
Он молча предложил мне стул и снова сел сам. Библиотека была холодна и неуютна; в большом полуциркульном зале размещалось богатейшее собрание книг, коллекция гравюр, чертежей, старинных монет… Всему этому, наверное, лет триста…
– Сударь, вы хотели сказать мне что-то, – напомнила я.
В полумраке он казался особенно похожим на Александра, и если бы не разница в возрасте, их, наверно, легко было бы спутать. Резко, холодно и зло прозвучал его голос:
– Как долго вы намереваетесь делать моего брата несчастным?
