— Ну и дурак. Пеняй потом на себя, — бросил Дрейг и ушел.
Гаэлен тоже убрал нож.
— Я Лейн, сын Леофаса, — назвался его темноволосый, сероглазый защитник, протянув ему руку. — А это мой брат Леннокс и мой кузен Гвалчмай.
Гаэлен пожал руки всем троим и спросил:
— Почему ты за меня заступился?
— Дело не в тебе, а в Агвейне.
— Не понял.
— Он храбрый парень и друг хороший. Прирезал бы тебя со злости, а потом бы раскаивался. Так-то он не вредный, не злой. Просто чересчур высокого о себе мнения, весь в отца, и любит командовать.
— Выходит, я тебя с ним поссорил. Прости.
— Ты не виноват. Они отца твоего хотели унизить, а не тебя. Касваллона у нас не любят.
— За что?
— Не хочу сплетни передавать. Мне он нравится, но другим нет, а в кланах такие дела обычно заканчиваются кровной враждой. Мы люди воинственные, как ты уже понял.
— Касваллон не такой.
— Может, и не такой, но ты должен был видеть в горах, на что он способен.
— Ты слышал, да?
— Кто ж не слышал? Мой отец возглавлял охотников, провожавших аэниров за пределы Фарлена.
Ребята уселись на траву. Солнце ласково пригревало их. Леннокс и щупленький ярко-рыжий Гвалчмай все больше помалкивали, а Лейн расспрашивал Гаэлена про городскую жизнь и про вторжение аэниров. Гаэлену больно было вспоминать об этом, и он вновь перевел разговор на Касваллона.
— Я понимаю, что тебе неохота сплетничать, но я здесь чужой, и мне надо знать, почему моего… отца так не любят в клане.
— Касваллон самый богатый у нас в долине. Скота и пшеницы у него больше всех, если не считать Камбила. При этом он держится особняком, и лорд-ловчий его ненавидит.
— Он не похож на богатого. В Атерисе у богачей… были мраморные дворцы и золотые кареты. И много слуг. А ходили они в перстнях, браслетах и ожерельях.
— У нас так не принято. Мы вольный народ. А у Касваллона больше сотни издольщиков. Захоти он, мог бы основать новый клан. Он очень богат, поверь мне.
— Почему ж он тогда не отделится? Раз его тут невзлюбили… взял бы и сделался сам лордом- ловчим.
— Ему пришлось бы оставить все свои земли в долине и поселиться где-то еще, а это теперь непросто. На северо-востоке до самых нижних земель сидят Хестены, к северу от них Паллиды. Остальная земля на шесть дней пути вся фарленская, а дальше грызутся между собой мелкие кланы — Лода, Дунильд, Ирела. Кроме того, Касваллон — Фарлен и Фарленом останется.
— Ох, как есть хочется, — сказал вдруг Леннокс.
Гаэлен выудил из кошеля на боку ломоть мясного пирога и дал ему. Леннокс, поблагодарив, тут же расправился с угощением.
— Мой отец тоже был бы богат, — сухо заметил Лейн, — не будь братец таким прожорливым.
— Он ведь большой, — вступился Гаэлен. — Никогда не думал, что парень, наш ровесник, может быть таким здоровенным. — Леннокс, вымахавший уже выше шести футов, обладал бычьей шеей и богатырским туловищем. На широком лице проступал темный пушок.
— Да, силенка у него есть. И он не дурак, хотя люди болтают разное — просто говорит мало. Верно ведь, брат?
— Как скажешь, — ухмыльнулся Леннокс.
— Ему нравится представляться дурачком, не знаю уж почему. Все думают, что у него мозгов вовсе нет, а он не перечит.
— Пусть думают, какой от этого вред, — мягко промолвил Леннокс.
— Такой, что меня это раздражает, — нахмурился Лейн. Не знай Гаэлен, что они братья, он нипочем бы об этом не догадался. Лейн, хотя и высокий, был стройным юношей с тонким лицом.
— Не знаю, с чего бы, Лейн, — улыбнулся Леннокс. — Голова у нас ты.
— Чепуха. А ты что молчишь, кроха? — обратился Лейн к Гвалчмаю.
— Думаю про Агвейна. Не хотелось бы никого злить.
— На тебя он долго злиться не будет, а я тобой просто горжусь. Что скажешь, Леннокс?
— Не у всякого бы хватило духу остаться. Ты, Гвалч, об этом не пожалеешь, точно тебе говорю.
— Как по-вашему, они будут еще задирать Гаэлена? — спросил Гвалч.
— Нет, — ответил Лейн. — Агвейн, когда подумает хорошенько, поймет, что Гаэлен вел себя, как… как настоящий горец. И почувствует к нему уважение.
Гаэлен покраснел и не сказал ничего.
— Думаю, пора нам рассказать Гаэлену про Охоту, — решил Лейн.
Касваллон помялся у двери, закусив губу — он думал, что оставил эту привычку в далеком детстве, но нет. Ожидание перед дверью Леофаса оживило в нем крайне неприятные воспоминания.
Ребенком Касваллон стащил из дома первого поединщика Леофаса кинжал. Камбил донес об этом своему отцу Падрису, усыновившему Касваллона, а тот пришел в ярость и отправил мальчика с покаянием к Леофасу.
Тогда он топтался под дверью точно так же, как и теперь.
— Дурак, — сказал себе взрослый Касваллон, но делу это не помогло. Он набрал в грудь воздуха и постучался.
Леофас впустил его и, не здороваясь, указал на стул перед очагом. Касваллон скинул плащ, сел. Пол большой комнаты устилали козьи и волчьи шкуры, на стене висела медвежья, запыленная и облезлая.
— В последнее мое посещение ты меня отлупил ремнем, — напомнил Касваллон, вытянув ноги к огню.
— За дело, сколько мне помнится, — ответил Леофас — невысокий, но широкий в плечах, с толстой шеей и густой, с седыми нитями, бородой. Его голубые глаза смотрели остро и неприветливо.
— За дело, да.
— Говори, зачем пришел, — отрезал хозяин дома.
Касваллон встал, пряча гнев.
— Нет, навряд ли. Я уже не мальчик, укравший у тебя нож — с тех пор я вырос. Я пришел сюда по совету Маггрига, который мне показался разумным, но твою грубость терпеть не стану.
Когда Касваллон протянул руку к плащу, Леофас, подняв брови, спросил:
— Не хочешь ли выпить, парень?
Касваллон помедлил, убрал руку.
— С удовольствием.
Леофас принес две кружки эля и сел напротив.
— Ну, так что же тебя привело ко мне?
— Поговорим прежде начистоту. В молодости ты разбойничал по всей округе, умножая свои стада — с чего же ты на меня-то так взъелся?
— Люблю, когда люди говорят прямо. Вот тебе такой же прямой ответ. Когда я был молод, кланы открыто воевали между собой и никто не знал, что такое богатство. Скот угоняли, чтобы не умереть с голоду. Но времена изменились, и горцы стали зажиточными. Когда ты начинал, я восхищался тобой как смелым и хитрым парнем, однако ты и разбогатев остался разбойником. Тогда я понял, что твои вылазки — не средство, а цель. Мужчине порой приходится рисковать жизнью ради своей семьи, но ты рискуешь ею ради собственного удовольствия. Большинство горцев ценят свой клан — ведь мы как одна большая семья и все друг от друга зависим. О сиротах заботятся, и никто не голодает, пока другой обжирается. Но тебе, Касваллон, дела нет до сородичей. Ты избегаешь всякой ответственности, и самое твое существование разъедает то, на чем держится клан. Дети тебе подражают, рассказывают о твоих подвигах, хотят быть
