почитателя Шегдара. И что обходного пути Кадарец не отыщет.
Выдать Возродившуюся Шегдару или Ксондаку? Тут препятствий было два. Главным препятствием являлась сердечная нелюбовь Нанжина к его святейшеству, которого арнский Мастер полагал истеричным фанатиком и садистом. Если бы Арн столь явно проявил свою готовность подчиняться официальной верхушке церкви, едва ли кто-то поверил бы, что арнский храм Весов святее, древнее и значимее, чем храм Стихий в Аксоте, и репутацию Мастера Нанжина не спасла бы и сама Белая.
Мастер допил чай, но продолжал задумчиво держать чашку в бережных ладонях.
Во-вторых, Нанжин не желал впутывать Арнакию в бесконечные завоевательные войны, как бы их ни называл Шегдар. Выдав Возродившуюся, Арн порвал бы всяческие отношения с Лаолием (хотя совершенно неясно, почему Раир Лаолийский поддерживает Реду) и выказал готовность поддерживать Кадар во всех начинаниях.
Он поставил чашку на стол, поднялся. Прошёл к окну, взяв с собой посох. Стал перед низким подоконником, опустив подбородок на ладони, сложенные на костном шаре.
Выходов оставалось два. Первый — избавиться от Реды. Возможно, однако нежелательно. Несколько послушников в курсе, а значит, убийство гостьи, уже принятой в храме и даже проведшей ночь в его стенах создаст очень неприятный прецедент.
За окном зеленеет сад, где бережно хранят послушники созданное искусным садовником ощущение древнего леса, древнего, но не дряхлого, могучего леса, пропитанного извечной силой, старше которой и среди Вечных будет один лишь Верго. Справа поодаль виднеется угол колокольни. Впереди, чуть левее, — беседка с голубями на крыше. Правее и дальше беседки темнеет густая зелень: там вода. Пруд и огибающий мшистые валуны ручей. Из беседки так хорошо глядеть на пруд и слушать смешливый ручеек, так легко делается на душе и верится в провидение Тиарсе, Дающей имена, Позволяющей вещам быть…
Дальше за стеной поднимается Левый город: та его часть, что выросла за рекой. С высоты центрального здания храма хорошо видны и деревянные верхние этажи с высокими острыми крышами, и тёмный камень ниже, и белёные глиняные стены вокруг садов, и зелень крон… Арнер — просторный город, и гордится тем, что не лепит дома один на один, а раз за разом обводит новые кварталы стеной: полуколец этих стен набралось уже семь в Правом городе и пять — в Левом.
Это его мир. Мир старого Мастера из Тлмая, ставшего Арнским Мастером, чтобы защитить всё, что дорого. От идеализма завоевателя-Лаолийца, от ярости завоевателя-Кадарца, от глупости вспыльчивых арнакийских дворян, от ребячества возродившейся ведьмы…
Второй выход — вежливо с ней попрощаться. Здесь Нанжин препятствий не видел. Одна лишь мелочь: Мастеру было любопытно уточнить некоторые технические детали. Как именно Шегдар вызвал её, откуда, сохранялось ли сознание Реды и в новом рождении или же пробудилось только с переходом в этот мир…
Мастер поднял голову с ладоней и стукнул в пол, на этот раз игнорируя колоколенку.
— Что делает гостья?
— Читает, Мастер, — почтительно склонился ачаро. — С утра пьёт чай и читает.
Нанжин улыбнулся куда-то в пространство, чуть прикрыв глаза.
— Позови. И скажи накрыть стол для чаепития в зелёном кабинете.
— Открыто.
Кёдзан толкнул дверь. Возродившаяся сидела за столом, за книгой. Сколь пристойно занятие, столь же немыслима поза: одна нога подогнута под себя, вторая перекинута вбок через ручку кресла и небрежно постукивает по обитому шёлком дереву голой пяткой.
— Мастер приглашает тебя для беседы, госпожа, — сказал ачаро. Невежа-собеседник — ещё не повод самому нарушать этикет.
Реана с некоторым сожалением поглядела на философский трактат Тоа Илирского, закрыла книгу и встала, скользнув через подлокотник одним движением.
Ведьма надела свою одежду, не новую, но выстиранную и высохшую за ночь. Странную одежду: потертые замшевые штаны — кадарские, полотняная рубашка — лаолийская. И вся она была какая-то… неопределённая: тощая, но тяжёлое кресло придвинула к столу небрежно одной рукой.
— Ну идём. Тебе тоже добрый день, кстати. А в чём дело?
Кёдзан пожал плечами с видом простодушия, как и пристало ученику.
— Мне велено передать приглашение. Ачаро не посвящают во все дела храма.
— Ну а предположения?
— Святой Тхэам говорил: не следует рассуждать о том, что Вечные потрудились сокрыть от нас.
— Пхм, — слишком недоверчиво, чтобы счесть это знаком удивления, произнесла Реана. — Парень, а на фиг тогда лезть в науку, если нет даже малейшего любопытства?
Лицо у неё тоже ввергало в недоумение: резкие черты, но подобное выражение подошло бы счастливой и чрезмерно удачливой девчонке, словно бы за всю жизнь не испытала ни разу сильной боли — ни душой, ни телом. Наивная, лёгкая, безрассудная и взбалмошная…Реда?
— Учёному пристало тянуться душою к Вечным, а не к земному. И уж всяко не достойно ученого пытаться проникнуть в чужую тайну. Даже если она вовсе и не тайна. Это более постыдно, чем подслушивать.
— Пхм… — снова неопределенно сказала Реана, покосившись на него. Кёдзан ответил взглядом величайшей серьезности. Симпатичный мальчик. С тонкими чертами лица, причем определённо умный, судя по мимике. Как бы он ни пытался этот ум скрыть под классическими сентенциями и цитатами из поросших мхом проповедей.
— А что из себя представляет храм? — спросила она.
— Что именно вас интересует?
— 'Вас'? Скольких меня ты видишь, парень?
— Что именно тебя интересует? — невозмутимо исправился Кёдзан с той же интонацией.
— Всё, — беспечно откликнулась Реана. Кёдзан обнаружил, что всё это время она смотрела не на лицо собеседника, а сквозь него. Это провоцировало навязчивое желание обернуться. — Что делают в храме, для чего он построен, кому подчиняется… За три века что-то могло и поменяться, верно? (То, что Кёдзан двинулся впёред, не меняя выражения лица, не помешало ей поддерживать беседу, идя с парнем рядом.) Изначально ведь храмы задумывались как резиденции императоров, где отправлялся культ, а Мастер храма был фактически послушником, потому как для общения с богами дико необходима 'божественная кровь'. Но, как мне помнится, уже во времена Империи Мастера не слишком жаловали императоров. А императоры, что неудивительно, без лишней симпатии относились ко второй силе…
— Церковь — первая во всем, а уж в силе — наипаче! — возразил, не выдержав, Кёдзан. — Светская власть — вторая сила, отнюдь не первая.
— Потому арнского Мастера не включают в Совет Арнакии?
— Как это 'не включают'? — возмутился ученик.
— Ага, значит, уже включают.
Она совершенно не представляла себе, что творилось в Арнакии на данный момент. Слово 'Совет' она впервые встретила в историческом труде Вкадлеха. В её время ('чёрт возьми, жизнь Реды я уже зову 'своим временем'?!') Мастер не входил в Совет по причине отсутствия Совета. Арнакия, как и Арна, была частью Империи, две эти территории как раз и составляли костяк государства, уж никак не ощущая себя отдельными странами. Ещё несколько минут осторожного, совершенно безопасного блефа, и по репликам парня, убеждённого, что говорит общеизвестные вещи, вполне восстановится и расклад политических сил, и место в происходящем Мастера Нанжина. Следовало, конечно, заинтересоваться этим месяцев на пять раньше, да всё недосуг было. Теперь вот выкручивайся, стараясь спасти лицо. Сначала доразберемся с Советом…
— Один голос — это, конечно, лучше, чем ни одного… — задумчиво сказала ведьма.
— Голос Мастера весит как треть всех прочих! Если голоса лягут… двадцать восемь к пятидесяти трём, но двадцать восьмым будет Мастер, то двадцать восемь перетянут! А Мастер Нанжин убедит Совет, даже будь все против него!
— Жаль, что столь великий человек велик только в своей стране, а не всюду под взглядом Вечных…
