Иронии в её словах не было, разве что чуть сильнее нужного растянуто слово 'жаль', но и намека на тень иронии оказалось достаточно.
— Мастер — величайший среди детей божьих!
— А людям свойственно ошибаться, — кивнула Реана. — И во главе церкви стоит не Нанжин.
— Ксондак не посмеет сунуться сюда! — с презрением сказал Кёдзан, однако, хотя в его глазах при имени его святейшества мелькнуло много чувств, и презрение в число их не входило.
— Нерешительный какой! — бормотнула Реана. — Мог бы и посметь, со святым-то воинством…
— Вечные не попустят богохульной армии явиться пред ворота подлинно святого места!
— Ну-ну, — покосилась на него Реана. — Сдаётся мне, Ксондак не потому ещё не стучится в Арн, что Килре отсоветовал за стаканчиком белого.
Кёдзан посмотрел на богохульницу недружелюбно, однако промолчал.
— С севером воевать Арнакии тоже будет невесело, — продолжала думать вслух Реана, исподволь отслеживая реакции собеседника.
— Войны противны Вечным!
— Ну надо же! — цокнула Реана. — А как же Таго?
— Таго — кадарский бог.
— Хех! А если война начнётся?
— Станем уповать на милость Вечных, — смиренно ответил послушник настырной ведьме.
— И только? — не унималась она. Кёдзан сверкнул глазами.
— Воли богов довольно. На что ещё уповать смертным?
— Прямо и не знаю, что посоветовать! — ехидно скривилась Реана. — На дипломатов, например, полководцев, самих себя, в конце концов!..
— Если война начнётся, значит, дипломаты проиграли. Что уж тогда на них надеяться, — хмуро сказал Кёдзан. — Прошу. Мастер ждет тебя.
Реана вошла в комнату — небольшую и зелёную. Шёлк и бархат всех оттенков — от салатного до густо-малахитового. Зелёный камень пола. (Конкретнее Реана назвать его не смогла бы, потому что в минералах разбиралась, как та блондинка из анекдота в машинах: 'Какой она у вас марки?' — 'Светло- зелёненькая'). Льющийся изумруд портьер. Синеватая глубина бархата, словно вода лесных озер. Неяркий хаки стола. И зелёный чай в светлых чашках. То есть, чай-то, конечно, на самом деле не зелёного цвета, но хуже его это не делало. Потому что аромат чая — безо всяких добавок, чистый классический аромат — Реана ощутила с порога. Тоже не потому, что запах сшибал с ног. Просто на чай у неё нюх был поставлен.
Мастер в тёмно-зелёном, почти чёрном одеянии фасона 'мешок с дырками', расшитом золотом, стоял у стола, положив обе ладони на костяной набалдашник и смотрел на вошедшую пристальными глазами с неправдоподобно светлой радужкой. Светло-серыми, 'металлическими'. Полный человек, он умудрялся носить свою хламиду так, что с первого взгляда полнота не ощущалась. И, положив подбородок на руки (посох как раз доходил ему до подбородка), сохранял какую-то ауру величия и горделивую осанку.
— Добрый вечер… Реана.
Что-то в спокойном, мягком голосе выдавало, что из двух значений слова 'реана' он подразумевал не значение 'бродяга'.
— Добрый вечер, Мастер. У вас восхитительный чай… судя по запаху. И… восхитительный храм. В самом деле. Я не могла и вообразить, что здание может быть настолько прекрасным. Оно похоже на мелодию, чистую, как горная река.
Мастер прикрыл глаза на миг. Затем жестом пригласил за стол. Для этого ему пришлось приподнять голову и снять длинные пальцы с верхушки посоха. Жест вышел мягкий и очень изящный — Реана залюбовалась.
В её искренности Мастер мог бы поручиться перед кем угодно. И самого Нанжина она заметила позже, чем аромат чая и эстетику комнаты, что Мастер также увидел вполне явственно. Но эта искренность не говорила ни о чем решительно, кроме того, что ведьма знает ключевой секрет любого жулика и политика: истина ввергает в заблуждение куда вернее, чем ложь.
— Благодарю. Служителю Вечных не следовало бы думать о мирском, но я не могу поверить, что красота может быть неугодна богам.
— В самом деле! — рассмеялась Реана. — А это не ересь, Мастер? Восхищение чаем вместо восхищения… ну там, не знаю… Эиле.
Нанжин опустился в кресло, жестом пианиста выложил на стол кисти. Ведьма, кажется, и в самом деле не пыталась угрожать или вменять обвинение в ереси. Она подразумевала не больше, чем сказала, и сказала именно то, что действительно хотела. Немыслимо! Подобное простодушие — у Возродившейся? Сейчас она ещё скажет, что в храм заглянула просто потому, что шла мимо. А Олинду показала оттого, что иначе не удалось бы получить такую хорошую комнату в храме и добиться встречи с Мастером.
— Это не ересь, но слабость смертного человека. Вечные завещали нам тянуться к небу и красоте, так же, как завещали искать истину. И как можно восхищаться Эиле, если не видишь красоты в придорожной былинке, созданной богиней?
— Вы правы, Мастер, — улыбнулась Реана и пригубила чай, жмурясь от удовольствия. Оторвалась, вдохнула запах. — Вы абсолютно правы. Знаете, какая нелепость со мной случилась? Я, верите ли, влюбилась в мир. Ну, тот, где родилась двадцать лет назад. А потом меня из этого мира выкинуло. Я, конечно, поныла и пообижалась на судьбу, но потом как-то не до того стало. Потому что потом я… Во- первых, оказалось, что я — это не просто я, а в некотором смысле во мне живет ещё и Реда. И во-вторых, как-то внезапно обнаружилось, что я влюбилась и в этот мир. Я сначала хотела как-то извернуться, найти кого-то, кто вернёт всё обратно. Вернёт меня домой, где мне вовсе не надо будет ни от кого скрываться и… никого убивать. И где мне не будет сниться ночами другая жизнь, в которой я совсем не такая, какой привыкла себя считать.
Она подняла глаза. Нанжин смотрел на нее, держа в пальцах чашку чая. Слово 'выражение' к его прозрачным… или зеркальным… глазам не подходило в принципе.
— Вы… то есть ты, черт бы побрал этот этикет!.. ты веришь мне?
Нанжин приподнял почти пустую чашку, ловя аромат, неспешно долил себе ещё чаю из чайника (некрашеная тёмно-серая и чуть зеленоватая глина).
— Да.
— Тогда я договорю — мне в кои-то веки приспичило исповедоваться… — а ты уж потом скажешь, что всё это несущественно, — сказала ведьма, приподнимая левый уголок губ. Получилось насмешливо — словно насмехалась она над собой. — Это вначале всё было так просто. А потом ещё неожиданней оказалось, что и в этот мир, как я уже говорила, меня угораздило влюбиться. И что Реда — не просто чужое сознание, втиснутое в меня Шегдаром. А я. Другая какая-то, местами отвратительная, но я. И потому не только отвратительная, но и… неотделимая от меня. Знаешь, может быть: иногда во сне такого навытворяешь, что потом в зеркало смотришься с омерзением. Или на самом деле сделаешь гадость, а потом… Короче, я не знаю, что делать. Раир, после того, как Эглитор ничего не смог сделать, сказал, что единственный, кто сможет помочь, это Нанжин Арнский. Он, Раир, то есть, тогда имел в виду, конечно, что вы сумеете, может быть, уничтожить Реду, не убивая меня. А я пришла… чёрт меня знает, зачем я пришла, но попробую теперь, наверное, попросить: подскажите, куда мне теперь? Какой мир и какую себя выбрать?
Она несколько секунд глядела на молчавшего Нанжина, потом рассмеялась с тем же выражением: над собой.
— Бред, верно? Извините. То есть, извини. Только, ещё раз прощу прощения, но я не уйду. Потому что, как бы несущественно это ни было для тебя, для меня всё иначе. И ты можешь помочь!
Реана подалась вперёд, опершись обеими руками на стол. Нанжин смотрел на неё с прежним отсутствием выражения в светлых глазах.
Отставил чашку.
— Тебя впустили в храм потому, что в храм может войти любой, кто пожелает. Отнюдь не потому, что ты Возродившаяся. И комнату тебе дали не поэтому. Однако теперь, если Реда останется в храме, Арнакия восстановит против себя Шегдара Дракона. Поверь мне, простое удовлетворение моего любопытства не
