Отхожу к дороге. Крик не напугал, он зовёт, и зовёт не на роль ужина. Дружеский вопль. Но туда не хочется. Дюжина шагов вправо. Кромка леса. Вот здесь и пойду, по кромке, по водоразделу, по границе. Посредине между двумя дорогами.
______________________________________________
Проснулась Реана не в храме, а в комнате, которую ей отвели в доме десятника.
Она понимала, что ведьме в Алироне не рады, и потому ушла сразу же, дав все клятвы, на которые у эльфов хватило фантазии, что не посвятит остаток жизни вождению экскурсий до Ироале.
Потом были три недели неспешного пути по горам, босые ноги по толстому мху, каменистой глине тропинок, ледяным ручьям, шелковистой палой хвое… Льдистый свет речной и родниковой воды, пахнущей солнцем, камнем и давней осенью. Запах чабреца на солнечных скалах, чуть прикрытых тонким слоем земли, чай из его нежных, ещё нецветших веточек и молодых земляничных листочков. Оттаявший перевал, куда за это время успела взобраться весна. Белая вишня, бело-зеленая алыча, нежно-розовый абрикос, желтые шапки кизила — вся весна, от начала и до конца, на разной высоте. Воздух… Дивный воздух! Первые грозы, со внезапными холодом и темнотой, скалы гулко хохочут, перебрасываясь громом, а утром зябко кутаются в сизую дымку, чтобы с появлением солнца небрежно уронить её в долины, ущелья, овраги. И озера — лазурные, яркие, прозрачные. Холодные озера, текшие расплавленным льдистым светом вдоль тела, когда девушка почти бесшумно ныряла с высокого глинистого берега, пробегавшие ментоловой чистотой по коже, от кончиков пальцев вытянутых рук до узких ступней, смывая усталость и пыль. Горячие, чистые валуны, на которых она нежилась под солнцем, испытывая смутное желание замурлыкать (сдерживало её лишь то, что мурлыкать ни рыси, ни ведьмы не умеют). А потом дивным фиолетовым цветом загорелись цветки персиков. Три недели счастья. Для идеальной полноты которого не хватало только одного. Того, кто сейчас шёл с армией по Арне, пробиваясь к Древней столице.
Если бы Шаолу увидел лицо ведьмы под конец этой прогулки, он понял бы, что при первой встрече назвал 'загаром' зимнюю бледность… Реана прекрасно это понимала, она знала, как быстро и сильно кожа схватывается загаром под горным солнцем. И подставляла солнцу шальную усмешку, воображая шок местных. Ей нравилось готовить эту пощечину общественному вкусу.
Общественность — жители встречных деревень — шокировалась вполне, что, однако, не помешало ведьме купить полотняные штаны и рубашку из небелёного льна. В куртке Реане давно было жарко, а рубашка, которую она носила под ней, была слишком тонкой и белой, чтобы снимать куртку в обитаемой местности без опасения подвергнуться воспитательному побиению камнями. Других связей с легкошокируемой общественностью ведьма не налаживала, намереваясь быстро и тихо дойти до Арна, пообщаться с Нанжином и Кёдзаном, узнать, где сейчас Раир, и — туда, по азимуту. В своих силах она совершенно не сомневалась: если пойдет по людной местности, пройти тихо наверняка не удастся. Поэтому лучше избегать городов, да и деревень тоже. Скрываться от властей по всем правилам. А ведь замаскироваться было бы очень просто, весело подумала Реана однажды. Всего-то и нужно — надеть обычную женскую одежду местного покроя, сменить прическу и напудриться.
Реана вошла в Арнер через Новые ворота. Эта часть города была не слишком ей знакома: два месяца назад, когда она прохлаждалась в здешних местах, её больше интересовали набережные на западной окраине, заполненной густым рыбным запахом и беднотой, и тому подобные места скопления народа. Впрочем, куда больше всего этого вместе взятого её интересовала храмовая библиотека и бесконечная болтовня обо всем на свете с Нанжином… Одним словом, сюда, на Верхние набережные, где буйным половодьем разлились необъятные сады и почти столь же необъятные особняки местной элиты, — сюда Реана заглядывала лишь пару раз. Кроме того, на улицах здесь всё равно смотреть было не на что, кроме высоких глухих стен из здешнего голубоватого камня. Только деревья, равнодушные к человеческим попыткам отграничиться, протягивали ветви чуть ли не до середины узкой, извилистой улицы.
Стена слева острым углом отогнулась в сторону, и Реана вышла на небольшой треугольный лоскуток пространства, претендующий на звание площади. Знакомое место. Нырнувшая влево и назад улочка уводила к причалам, а прямо поблескивала булыжной мостовой улица, вливающаяся через два квартала в площадь Зорь. Реана приостановилась, вглядываясь вперед. Перемигивался бликами полированный камень крыш, ослепительно плавились под солнцем шпили и флюгера; сразу за той башенкой поодаль, с лепниной по углам, должна быть и сама площадь с храмом в центре. Центральный купол, увенчанный знаком весов Тиарсе, виден издалека.
Реана моргнула. Дальше башенки — оглушающе бездонное и синее небо. И от этой синевы девушке вдруг сделалось не по себе, но смутное чувство ушло столь же неожиданно, как и возникло. Она поспешила вперед, стремясь скорее миновать эти злосчастные два квартала и воображая, как откроет знакомую дверь, взбежит по неправдоподобно крутой и узкой винтовой лестнице и как удивится и обрадуется Нанжин, хотя и не подаст виду, а прочитает очередную отповедь за неосмотрительность и беспечность…
Реана оставила слева башенку с лепниной и застыла на месте. Да, башенка высилась у края площади — просторной, светлой площади Зорь. Ещё более просторной теперь, чем два месяца назад. Воздушная громада Арна больше не занимала её центр. Храма не было. Торчала половина одной из колонн, словно обломок сломанного дерева. На месте колоннады бугрился булыжник. Дико торчали остатки внешних стен, местами снесённых до основания, чернело пепелище на месте сада. Выжженный пустырь ограничивался корявым, закопчённым прямоугольником битого камня. На пепелище мертво чернели поваленные, надломленные деревья, торчали обугленные пни разной высоты; искорёженные стволы, обломки мрамора, вздыбленные плиты дорожек, толстый слой золы поверх, стирающий острые грани.
И солнце — равнодушное, слепое солнце — с безжалостной яркостью освещающее весь этот кем-то замороженный хаос, выделяющее, подчеркивающее каждую мелочь, как режущий глаза свет дезинфицированно белой операционной.
А ближе к центру громоздилось нечто, больше похожее на полусгнивший зуб доисторического чудовища — остатки правого крыла храма, звонница. Покрытые копотью камни венчались почему-то уцелевшими массивными столбами с перекладиной между ними, державшей прежде колокола. Сама каменная балка была надломлена посредине, и всё сооружение корчило из себя нелепую букву 'М'.
Мыслей не было. Эмоции пронеслись смерчем: удивление, нежелание поверить и страх, боль, возмущение, ярость, имя 'Шегдар'… Потом смерч умер и не оставил после себя ничего. Девушка постояла ещё пару секунд, направилась туда, где были ворота, пошла — перешагивая, обходя, подныривая, пачкая руки. Под ноги попадались осколки керамики, закопчённые так, что нельзя было разобрать цветов, куски стекла — или такие же густо-чёрные, или расплавленные, бесформенные и вспузырившиеся. Вон те торчащие из земли металлические прутья с сидящим голубем, болезненно белым в сравнении со всем прочим, остались от ажурной беседки. А там, на месте похожей на воронку от снаряда ямы, веяло свежестью от пруда с кувшинками и земляникой на берегу.
На месте самого здания громоздилась мешанина из битого камня, металла и как-то уцелевших огрызков дерева, ещё не растащенных по городским поленницам. Девушка обошла всё это стороной. Не потому, что опасалась переломать ноги в скрытых под слоем пепла ямах. Она об этом не думала. Не думала ни о чем.
Один раз она всё-таки упала: уже у противоположного края — возле бывшей 'тихой двери', калитки, через которую в запретные дни сбегали в город ачаро. Калитку запирали, зная об этой привычке студентов, но у Кёдзана, например, был свой ключ. И как он его раздобыл?.. Какой-то камень качнулся под ногой, и девушка приземлилась на колено. Встав, она механически махнула рукой по штанине, ничего этим не добилась, но и тем удовольствовалась. Девушка перешагнула через торчащий угол плиты, свернула и пошла вдоль разрушенной стены. Дальше часть стены метра в три длиной почти полностью уцелела, и по верхнему её краю тянулся сохранившийся узор из переплетённых металлических прутьев. Один конец плетенки ещё держался, а большая часть оборвалась и свисала до земли, изогнувшись и топорща концы разломившихся прутьев. Реана остановила — всего на несколько секунд — свое бездумное перемещёние, и этих секунд хватило, чтобы появилась, наконец, мысль, которой, по совести, стоило появиться сразу же. Нужно узнать, что, дьявол его побери, здесь случилось!
Реана оглянулась. Метрах в десяти от неё, у края площади, тяжело ступая на неподвижные стопы,
