фиксированного, и от этого кружилась голова. Понятия направления, любые попытки как-то структурировать это пространство казались просто нелепыми. Да и само слово 'пространство' не слишком подходило. Скорее 'среда', чем 'пространство'. Материя струилась всюду с одинаковой подвижностью, то сгущаясь, то разрежаясь, и не образуя ни 'земли' под ногами, ни 'воздуха'. Все перетекало, перемешивалось, ни на минуту не оставаясь в покое. Это струение красок вокруг было восхитительно. Искристый ветерок цвета морской волны холодил кожу, лиловые брызги, проскользнувшие стайкой, походили на нежное прикосновение теплых пальцев… Реана могла чувствовать, её тело осталось при ней (в отличие от одежды) и единственное, пожалуй, сохраняло относительную чёткость. Наполняли мир и звуки, и запахи, но ни один из них не получалось идентифицировать, как не удавалось это с видимыми предметами. Запахи тяготели к холодным тонам и текли лёгкой, свежей мелодией. Звуки — полушорохи- полужурчание, не то легкий перезвон, не то далёкий смех, то ли потрескивание огня, то ли ручей в траве…
И ещё маячила почему-то стена. Самая настоящая, твёрдая, чёткая стена, совершенно дико выглядевшая в этом переменчивом мире. Высокая, края не видно, старая стена с лохмотьями не то газет, не то древних, потерявших цвет обоев. И в стене — дверь. Обыкновенного размера деревянная грубая дверь, неструганная, потемневшая, из крупных досок. Одно было сделано на совесть: доски эти прилегали одна к другой точнёхонько, без малейшей щели.
Реана подошла и положила ладонь на стену, слева от двери, прислонилась щекой к ладони. Она боялась того, что за стеной. Кто за стеной.
От стены пахло пылью. Реана убрала волосы с лица, вновь подняла глаза на дверь… Та приоткрылась.
Глаза Реаны округлились, она метнулась к двери, толкнула её обеими руками… Дверь и не подумала закрыться, колюче впечаталась в левое плечо Реаны и отшвырнула её прочь. Девушка с маху ударилась о неожиданно твёрдую землю, отбив себе ещё кое-что помимо плеча. От резкого движения цветной туман взметнулся и зазвенел, как бьющееся стекло. Дверь распахнулась, и Реана могла только хватать ртом воздух, сидя с выпученными глазами. За стеной звенела ещё одна реальность, столь же непохожая на переливчатый мир по эту сторону, сколь и на зимнюю Арну, которая все ещё маячила где-то у горизонта сознания. Реальность ломаных линий и острых углов; болезненно яркие пятна по тёмному общему фону, густые и терпкие запахи, звуки, напоминающие не то рокот далёкой лавины, не то грохот водопада… Грязно-серая стена, как рама, обрамляла эту картину не то в стиле советского кубофутуризма двадцатых годов, не то мрачно пародирующую ларионовский 'лучизм'.
А перед дверью с той стороны Реана увидела… себя. Только та она уверенно стояла, а не валялась на полу, и глаза глядели презрительно и горели ледяным изумрудом. В воздухе рассыпался знакомый короткий смешок, похожий на искры бенгальского огня. Реана взмахнула рукой нервно и беспомощно…
Реда ещё раз усмехнулась левым углом рта. Ждать пришлось долго, но теперь это уже не важно. Я выиграла и на этот раз. Снова обвела Тиарсе вокруг пальца так же легко, как эту девчонку. Реда снисходительно посмотрела на неё, перепуганную до смерти, с огромными круглыми глазами. Это было забавно. А теперь — до свободы два с половиной шага. Девчонка не окажет сопротивления.
Но она оказала. Она умудрилась одним прыжком подскочить к порогу, так что они едва не столкнулись лбами. Цветной туман её реальности снова обиженно зазвенел, но никто не обратил внимания на его жалобы. Реда усмехнулась, Реана стиснула зубы.
…Память Реды когтями тоски полосовала разум, словно горный поток зимой, на самой стремнине, только этот поток был чёрным. Для одного сознания эта тоска была давней знакомой и почти не ощущалась, но другое, к ней не привычное, она рвала в клочья. И девушка закричала — двумя голосами, от жара и от нестерпимого холода одновременно; тремя голосами: тишину зимнего леса вспорол низкий вопль серо-дымчатой рыси…
…И нет ничего — ни вокруг, ни в тебе, только мертвая пустота и мертвая оболочка — то, что осталось от тебя, труп, который почему-то не хочет умереть окончательно, пустой кокон, скорлупка, сухая, хрупкая и никчёмная оболочка. И пустота — серая. Когда серый — это не цвет, а отсутствие цвета. Не темнота, а отсутствие света, не холод, а невозможность тепла, не боль даже и не отчаяние, а отсутствие самой памяти о том, что ты умела когда-то чувствовать. И только солоновато-терпкая где-то в самом тёмном и дальнем углу, полузадохнувшаяся под кучей пыли убеждённость, что все может быть как-то иначе, хотя и не знаешь, как. Убеждённость, бессмысленно тлеющая всё-таки, несмотря на все твои попытки искоренить её, слишком ощутимую, слишком реальную — болезненно, мучительно яркую в никакой вселенной…
…Тягучая, тупая боль, разрастающаяся плавно, исподволь, постепенно: так легко вообразить себе всю прелесть древней пытки с вытягиванием жил! И кажется, что острая, рывками боль принесла бы облегчение — что угодно, только не это спокойное, размеренное нарастание её. И всем существом хочется кричать вопить, визжать, — но почему-то не даёшь себе воли. И невозможно терпеть — хотя и знаешь, что всё без толку, но будешь метаться, пытаясь бешенством заглушить боль, пытаясь с наскока разорвать сковавшую тебя муть, освободиться, почувствовать, что ты снова контролируешь ситуацию… Но ничего не выходит. И ты только, наделав глупостей и выбившись из сил, надёжней запутаешься в паутине и яснее осознаешь свою беспомощность. И длится это, кажется, бесконечно.
Она открыла глаза и обнаружила себя сидящей на пятках в снегу, опираясь на закоченевшие ладони. Солнце как раз начинало отклоняться с полуденного своего места, чем занималось, и когда она видела его последний раз. Сколько её не было? Час? Сутки? Триста лет?
Она встала на ноги. Выхватила меч, выписала им пару восьмёрок, прошлась, всё ускоряя и усложняя движение, пробуя тело, как пробуют новую машину.
С дерева на краю поляны любопытная белка наблюдала за ней. Молодая женщина вела себя странно, не похоже на то, как обычно ведут себя люди. Сначала она слишком долго сидела неподвижно, а сейчас двигается так быстро. Белка спустилась пониже, заворожённо наблюдая за странным танцем на белом снегу, за сильными уверенными движениями, за призрачно быстрой полоской стали. Неожиданно девушка оказалась совсем рядом и прежде, чем звёрек успел испугаться, меч с ювелирной точностью раскроил его на две одинаковые половинки.
Она отступила на шаг ещё до того, как брызнула кровь. Два комочка меха шлёпнулись на землю и кровью до самой прошлогодней травы прожгли снег. И она рассмеялась колючим, жутким смехом.
Реана услышала свой смех, осыпавшийся острыми мурашками вдоль позвоночника, вздрогнула от пяток до макушки и уставилась безумными глазами на половинки белки. Потом рывком перевела взгляд на меч в своей правой руке. С абсолютно чистого лезвия тек в белёсое небо пар. Она швырнула меч в землю. Дико хотелось зашвырнуть и руку куда-нибудь подальше.
— Разорви меня Таго!.. — непослушными губами проговорила она и тут же спохватилась:
— А, ч-чёрт! Эта ещё фразочка откуда?!
Разумеется, она помнила, откуда. Чья это фразочка. Реана сжала кулаки так, словно хотела пальцами проткнуть ладони насквозь и закричала зло в равнодушное небо:
— Ну уж нет! Слышишь?! Ни за что!!!
Она кричала, выворачиваясь наизнанку в крике, сдирая горло… её крик расколол реальность, и перед тем, как утонуть в темноте, Реана услышала грохот и подумала: 'Стена упала'.
Снова открывать глаза оказалось чертовски неприятно — и почему-то ничего не было видно. Реана моргнула. Это помогло выяснить, в чём дело: она лежала лицом в снег. Она не без труда села. Болело всё, как один большой синяк. Чувствуешь себя боксерской грушей после напряженного рабочего дня.
— Сколько можно терять сознание, — проворчала Реана. Горло саднило. Кроме того, болело левое плечо и правая рука пониже локтя. Рукав, кажется, мокрый… Быстрая ревизия показала, что не кажется. Рукав, вместе с рукой, был пропорот от запястья до локтя, и пропитался кровью. Перед девушкой, чуть справа, лежал на снегу её собственный меч.
— И как это я умудрилась?..
Реана встала (со множеством предосторожностей), огляделась (ещё осторожнее). Надо бы вернуться в лагерь, пока ребята не начали нервничать. Додумав эту мысль, Реана наклонилась подобрать меч… и поняла, что делать этого не стоило — тут же оказалась на четвереньках, вяло отфыркиваясь от снега. Вернув себя в сидячее положение, она вытерла и спрятала меч. Сидя прятать его было неудобно (для
