подлинное несчастье. Люди такие страшны тем, что не всегда возможно отличить их: они не станут нарушать все порядки, как это делают бунтари, вдохновленные Килре, бунтующие назло. Если порядок им не мешает, они способны молчать и не выделяться ничем, но как только что-то потревожит их покой, они проснутся, и никакие уже воззвания к совести не переубедят их. И тогда они делаются способны разрушить мир.
— Ты говоришь о Реане? — хмуро спросил Раир.
— Я говорю обо всех людях такого рода, мой принц. Судя по тем историям, что рассказывают о Реане, она принадлежит к таковым бунтовщикам, способным обратить всё в пепел. И я говорю о Реде, которая несомненно была такой же. Она пренебрегала обычаем, не считалась с чинами и знатностью, что и погубило её. Она расшатала государство, переступая устои и нарушая границы.
— Это натяжки, Занота. При желании можно подогнать под эту мерку чуть ли не каждого. Нет ведь на свете людей, которые выполняли бы все предписания и не нарушали ровным счетом никаких обычаев!
— А жаль, мой принц. Если бы люди прилежнее выполняли то, что должно, мир был бы куда устойчивей, и давно уже пришел бы к покою. И мои мысли — вовсе не 'натяжки', как ты изволил их назвать. Напротив, идеи эти лежат на поверхности. Ведь если бы не была Реда таковой разрушительницей, неужто возникла бы легенда о Возродившейся, которая вернётся, чтобы разрушить мир? Лэнрайна ол Тэно не была чрезмерно жестокой или необычно коварной. Да, это вовсе не идеал правителя, как полагали некоторые еретики. Но в её поступках, если рассуждать о коварстве и жестокости, не было ничего, что выделяло бы её резко из череды других правителей. И жестокость, и коварство — не редкость среди императоров и королей. Достаточно припомнить Люалоре Арнского или Танерту Везаренол. Не будь Реда разрушительницей, её не именовали 'пришедшей, чтобы разрушить мир' и 'дочерью Верго' [Верго — пустота, пепел, ничто, хаос, Бог-Которого-Нет].
— Мне неприятно это слушать, — сказал Раир, прервав возникшую паузу. — Реана странная и дикарка, но не Возродившаяся, не разрушительница. Она и не думает разрушать традиции, ей до них никакого дела нет!
— 'Нет дела'? — повторил Занота, но завершать мысль не стал. Раир и сам запнулся, поняв, что его тезис pro и в самом деле обернулся contra, неожиданно для неудачливого оправдателя.
— Мне внушает опасения другое, мой принц. То, что тебе довелось пожалеть Возродившуюся — не беда само по себе. Беда в том, что ты заразился от неё некими недостойными идеями. Ты больше не считаешь знатность определяющим фактором в выборе манеры общения с людьми. Должно уважать труд и земледельца, и сапожника, но непозволительно забывать о пропасти, разделяющей благородного человека и человека простого. Эти отличия и эти границы проложены самими Вечными, мой принц! Странствуя, ты принужден был общаться с людьми, в том числе, и недостойными. Сейчас нет необходимости в этом. Нужда в подобных сторонниках не исчезла, но нет более необходимости приближать их к себе. Более того, подобные, с твоего позволения, знакомства, становятся даже нежелательными. Мой принц, теперь, когда ты дома, тебе лучше было бы заручиться поддержкой сильнейших родов Торена и страны…
— Занота, политическая поддержка — это одно, а друзья — несколько другое. И если в первом я буду руководствоваться интересами государства, то во втором я намерен прислушиваться только к собственному мнению.
— Это сыграет против тебя, мой принц, — покачал головой Занота. — Даже простой народ не оценит этого. Людям нужно видеть, насколько ты велик, но они не поймут тебя, если ты снизойдешь до их уровня. А дворяне… Мой принц, представь, сколько возмущений это повлечет за собой: что же, неужто древность рода и чистота линии не важна, если сам Раир Лаолийский зовет личным другом человека без второго имени? Такие друзья, мой принц, — это дестабилизирующий фактор, да будет Хофо свидетелем. Будь осторожнее, мой принц, дабы самому не стать разрушителем, подтачивающим покой. Подобные мысли страшны тем, что грань между истиной и ложью в них размыта. Бойся нечеткости, мой принц! В ней основа беспорядка.
— От друзей я отказываться не намерен.
Занота вздохнул.
— Что ж, быть может, с помощью Тиарсе, мы найдем, как решить и эту проблему…
Из-за двери послышался какой-то шум, голоса ('Так уж и занят? Да уж меня-то, клянусь зубами моей бабки, Раир уж точно будет рад видеть! Плевал я на твой приказ, ты, ошибка жестянщика! Дай я пройду!').
Раир со смешком поднялся с кресла:
— Надо его впустить, пока он не натворил чего-либо противозаконного.
— Лучше будет, если это сделаю я, мой принц. Тебе следовало бы больше заботиться о своем достоинстве.
Раир пожал плечами, послушно сел обратно в кресло, и надел несколько преувеличенное выражение монаршей снисходительности. Он достаточно знал своего учителя, чтобы понять: несмотря на то, что Занота всерьёз озабочен, ему тоже смешно.
По слову Мастера охранники развели скрещенные алебарды, но Ликт всё равно умудрился споткнуться об одну из них, и в помещёние 'дестабилизирующий фактор' ввалился. Ну, на ковер он не упал, но был близок к этому. Что, впрочем, ничуть его не смутило.
— Привет, мой принц! Как поживают государственные дела?
— Ты нарушаешь этикет, юноша! — строго сказал Занота. — Перед тобой принц крови, будущий император, а ведь сказано в священных книгах: 'Да убоятся государей своих, дабы мир воцарился в сердцах и умах, и во всяком месте под небесами'.
— Да ладно тебе! Клянусь Кеилом, не хочу я 'убояться' Раира, мы же друзья!
— Заноте тебе придется подчиниться, — с усмешкой покачал головой Раир. — Не 'убоишься' меня, так уж он заставит бледнеть и стучать коленками.
— Мой принц, — укоризненно сказал Занота. — Ты заставляешь меня думать, будто придется мне заняться манерами не только этого…
— Дестабилизирующего фактора, — подсказал Раир.
— Да, мой принц.
Занота улыбнулся, прикрывая глаза.
— Эй, уважаемые, погодите! — перебил Ликт. — Я верно понял, кто-то вздумал учить меня манерам? На кой Ррагэ мне сдались манеры? Я что, благородный какой? Они ж мне — как собаке пятый хвост!
— Урок первый, — невозмутимо говорил старый учитель. — При дворе, а равно, видят Вечные, и в любом благопристойном обществе, не следует поминать имя демонов и иной нечисти, а того паче — их господина.
— Раир! — возопил Ликт.
— Терпи, — лаконично отозвался Лаолиец. — Я вижу лишь один способ для тебя остаться при дворе. Стать придворным. Скажи спасибо, что полный курс придворного искусства изящной подлости тебе изучать не придется.
— Мой принц, этот курс называется политикой, — вежливо уточнил Занота.
Раир отмахнулся:
— Так его называешь только ты и только в присутствии учеников!
— Что ж, как справедливо сказал великий Вартен [арнакийский поэт XIX века], 'никто не беспорочен на земле', — чуть заметно усмехнулся Занота. Эта их шутка давно уже путалась ногами в собственной бороде. — Но мой принц, почему же не дать твоему… другу возможность в полной мере испить из источника мудрости!
— Во имя крыльев Хофо, если он сам пожелает…
— Не пожелаю!
— …то пусть изучает хоть баллистику, хоть экономику. Но не вижу смысла делать из отличного человека ещё одного рафинированного интригана с больным самолюбием. Мне кажется, Ликту вполне достаточно будет умения правильно говорить и двигаться, и общей базы знаний — того, что должен знать культурный человек. А прочее — на его усмотрение.
— На всё воля Вечных, мой принц. Я начну ваять герцога из этого дикого камня, а пожелает ли он…
