Она вновь защелкала переключателем.
— Это была доктор Бакстер? — вновь послышался в ее наушниках голос Мари.
— Да. Элен наблюдает за нами, хотя я и не знаю, что она может сделать. Медики — очень своеобразный народ. Мари, изменилась ситуация с существами?
— Как я вижу, они не сдвинулись с места.
— Почему Гафка не дал нам предварительный инструктаж? — спросила Лаокония. — Я ненавижу действовать вслепую.
— Думаю, что для Гафки еще более затруднительно говорить нам о воспроизводстве, — сказала Мари.
— У меня тоже тихо, — прошипела Лаокония. — Мне это не нравится.
— Они непременно к чему-то готовятся, — ответила Мари.
Ее слова будто послужили сигналом для начала пульсирующей вибрации в долине. Гладкие листья зашелестели своим металлическим ответным звуком. Вибрация росла, переходя в грохот с внезапным прерыванием на свист, который откатывался к краю долины. Вибрации виолончели усилили свое звучание, разлетаясь по долине, а лес все громче вторил ему.
— Как изысканно, — перевела дух Мари. Она пристальнее посмотрела на приборы. Все работало, как по маслу.
Мелодия завершилась одинокой стройной высокой нотой флейты и начала переходить ко второй фазе с расширенным набором звуков. Музыка усиливалась нота за нотой, пока нижний регистр тимпана не вошел в свой ритм, а цитры не отсчитали свой такт.
— Следи за приборами, — шикнула Лаокония.
Мари клевала носом. Ей казалось, будто музыка была знакомой, но исполнялась еще лучше прежнего. Она хотела закрыть глаза и полностью отдаться ей, растворившись в экстазе от этих звуков.
Рукучпские существа оставались неподвижными. Шевелились только их мышцы, наполняя окружающее пространство своими звуками. Экстаз музыки усилился.
Мари повертела головой и открыла рот. Казалось, звук был запредельным ангельским хором. Ограниченные прежде тона взорвались в одну единую квинтэссенцию. Она почувствовала, что музыка дошла до предела своей красоты.
Пришло поднятие-расплавление-изменение… длительное скольжение в неизведанную безвременность.
Потом воцарилась абсолютная тишина.
Мари выталкивало к пробуждению. С невероятным трудом она нащупала циферблат наручных часов. Нечто в ней было уверено, что она выполнила отведенную ей работу, но вот музыка… Она вздрогнула.
— Они пели 47 минут, — зашипел в ее наушниках голос Лаоконии. — Что с тобой происходит?
Мари огляделась. Прочистив горло, она пристально посмотрела на светящиеся часы, флотер, долину. Опасение протрезвило ее ум.
В наушниках продолжала шипеть Лаокония:
— Я узнала, один из этих тварей был Гафка. Рискнем подобраться к одному из них…
— Лучше не стоит, — сказала Мари.
— Эти твари только пели. Я уверена, как никогда прежде, что эта музыка — стимулятор и не более того, — не унималась Лаокония.
— Надеюсь, ты права, — прошептала Мари. Ее подозрение обретало более отчетливую форму: музыка, контролируемый звук и этот экстаз… Мысли теснились в голове.
Время замедлило свой ход.
— Как ты думаешь, что они сейчас делают? — прошипела Лаокония. — Они сидят, по меньшей мере, уже 25 минут.
Мари пристально вгляделась на вновь образованное кольцо из рукучпских существ на небольшом открытом пространстве. Черные холмы венчались тусклым серебряным светом. Неподвижность казалась заряженным вакуумом. Прошло еще некоторое время.
— Сорок минут! — прошептала Лаокония. — Они что, надеются продержать нас так всю ночь?
Мари закусила нижнюю губу. Она думала об экстазе звука, морских пострелах и партеногенических кроликах Калибу. Оживление прокатилось по рукучпским рядам. Бесформенные тени стали двигаться к лесной мгле.
— Куда они идут? Ты видишь Гафку? — прошипела Лаокония.
— Нет.
Передатчик замелькал лампочкой перед Лаоконией. Она щелкнула переключателем и плотнее прижала наушники.
— Они, должно быть, двинулись, — прошептала она в микрофон. — Эй, на корабле, мы идем за ними. Против нас ничего враждебного не предпринимается. Я хочу понаблюдать. Свяжусь с вами позднее.
Силуэт рукучпского существа приблизился к Мари.
— Гафка? — спросила Мари.
— Он самый, — сладко пропел голос.
Лаокония направила на него камеру флотера.
— Что происходит, Гафка?
— Мы исполнили все новые песни из той музыки, что вы нам дали, — ответил тот.
— Песнопение закончилось? — спросила Мари.
— Почти, — выдохнул Гафка.
— А как насчет новой песни? — не унималась Лаокония.
— Новая песня не прозвучит, пока не произойдет настройка. В ней много нового. Мы не понимаем, как песни вы делаете. Но теперь вас научат этому правильно, — ответил Гафка.
— Что это за вздор? — кипятилась Лаокония. — Гафка, куда ваши существа направляются?
— Направляются, — вздохнул он.
Лаокония огляделась.
— Но они отправляются по одиночке… или… ну, без пар. Что все это значит?
— Каждый идет подождать, — сказал Гафка.
Мари задумалась о…
— Я не понимаю, — подытожила Лаокония.
— Вам покажут, как поется новая Песня, — вздохнул Гафка. — Новая Песня самая лучшая во все времена. Мы бережем Ее. Она лучше, чем старая Песня. И делает намного, — женщины заметили, что его прибор управления заволокся бледной дымкой, — делает намного моложе. Намного сильнее.
— Гафка, все эти песни ты делаешь? Я имею в виду, нет ли кого-нибудь еще? — спросила Мари.
— Все, — выдохнул он. — Самые лучшие, когда-либо.
— Я думаю, нам лучше бы последовать за кем-нибудь из них… — встряла Лаокония.
— Это не важно, — оборвала ее Мари. — Разве вы не наслаждались их музыкой, доктор Уилкинсон?
— Ну…
Неожиданно оказавшись в щекотливом положении, Лаокония повернула голову в сторону, процедив:
— Она была великолепной.
— Вы получили удовольствие от нее? — настаивала Мари.
— Не понимаю, что…
— Вы остаетесь глухи, — сказала ей Мари.
— Очевидно, это разновидность стимулятора! — фыркнула Лаокония. — Я не понимаю, почему они сейчас не разрешают нам…
— Разрешат, — ответила Мари.
Лаокония повернулась к Гафке.
— Я все же настаиваю, Гафка, ведь нам было разрешено изучить все фазы вашего воспроизводящего процесса, несмотря на то, что мы не в силах вам помочь.
— Вы помогаете, как никогда, — сказал он. — Рождение пришло в норму. Вы учите искать выход с
