Фрэнк Герберт
«Дружеский визит»
— Если вы попадетесь, мы отдадим вас на съедение волкам, — заключил доктор Флэддис. — Надеюсь, вы это поняли.
Лаокония Уилкинсон, старший полевой сотрудник Земной Антропологической Службы, кивнула своей узкой головой, прокашлявшись.
— Конечно. — Она шелестела путевыми листами и деловыми бумагами, лежащими на коленях.
Врач продолжил:
— Было трудно достать разрешение Высшего Совета на это исследование после… несчастного события в Монлиголе. Вот почему вас так жестко ограничили.
— Мне разрешили взять только эту, — замахала она своими бумагами, — Мари Медиил?
— Знаете, основной план действия был ее идеей, — ответил доктор. — И к тому же, в нашем департаменте нет никого с таким музыкальным образованием.
— Я не уверена, что поддержу ее план, — прохрипела в ответ Лаокония.
— А… — произнес Флэддис. — Но это обнажает сердцевину ситуации на Рукучпе, и что важнее всего, не нарушает закон. Я понимаю, это игра слов. Но я имею в виду то, что вы должны быть чуткой к букве закона.
— И там, где он бессилен, — снова прохрипела она. — Не в том смысле, что я согласна с законом. Но вот музыка! — пожала она плечами.
Врач намеренно пропустил фразу мимо ушей.
— Да, у мисс Медиил высшее образование и к тому же ученая степень по музыке, — сказал он.
— Если бы не последняя возможность для нас узнать, как эти твари размножаются, — сказала Лаокония и потрясла головой. — На самом деле, нам бы следовало пойти туда с полным набором добытых образцов и прогнать их через…
— Вам не удастся подтвердить в Секции «Д» пропуск Высшего Совета, — заметил доктор Флэддис. — Полевой сотрудник не в силах удержать или ограничить свободу всякого рукучпского туземца.
— Насколько плоха статистика их популяции? — спросила Лаокония.
— У нас только мнение рукучпского представителя. Его зовут Гафка, и он выразился о критическом состоянии. Для Высшего Совета это было, конечно, решающим фактором. Рукучп взывал к нам о помощи.
Лаокония встала.
— Вы знаете, что я думаю об этой идее с музыкой. Но если это способ, с помощью которого мы собираемся атаковать их, то почему мы не должны обойти закон на этом пути? В конце концов, возьмите музыкальные записи, проигрыватели…
— Прошу вас! — взорвался Флэддис.
Лаокония пристально посмотрела на него. Прежде она никогда не видела шефа таким взволнованным.
— Туземцы Рукучпа говорят, что первое знакомство с иностранной музыкой нарушило некоторую валентность их репродуктивного цикла. По меньшей мере, мы так перевели их объяснение. Это является основанием для закона запретить всякую перевозку музыкальных устройств.
— Я не ребенок! — взорвалась Лаокония. — Вы не располагаете фактами, чтобы объяснить все…
— Осторожность нам не помешает, — начал доктор. — В умах еще свежа память о событиях в Монлиголе. Он вздрогнул. — Нам надо в душе помнить о пословице Орбитального Центра: «Хорошо там, где нас нет». Мы должны быть осторожными.
— Я не понимаю, как музыка может быть чем-то иным кроме второстепенного возбудителя. Тем не менее, я постараюсь не быть консервативной, — произнесла мисс Уилкинсон. Она оторвала взгляд от своих бумаг, спросив: — Мари, что это был за шум снаружи? — И откинула прядь серых волос ото лба.
Мари Медиил стояла в стороне у широко распахнутого окна полевой палатки.
— Я расслышала только листву, — сказала она. — На ветру она страшно шелестела.
— Вы уверены, что это был не Гафка?
Мари вздохнула и сказала:
— Нет, это не было его песнью.
— Прекрати звать этого монстра! — выпалила Лаокония.
Плечи Мари одеревенели. Лаокония Уилкинсон наблюдала за происходящим и думала, как лихо управляла здесь Службой умудренная опытом ветеран антропологии. Шестиугольный купол палатки был слишком мал, и две женщины находились под этим сводом уже 25 недель. Мисс Лаокония пристально посмотрела на свою коллегу, такую же юно-романтичную, какой была сама.
Поза Мари отражала скуку… печаль…
Лаокония мельком обвела взглядом на битком набитое помещение полевой палатки: дополнительные устройства записи, ночные камеры, портативные компьютеры, сигнальные буйки, кухонный комбайн, стол, два стула, раскладушки, три настенных секции с закрепленными на них передатчиками, настроенными на тарелкообразную антенну космического корабля. Все имело свое место и было место для всего.
— Почему-то не в силах настроиться на Гафку, — сказала Мари. Она пожала плечами. — Я знаю, это чепуха. И еще… когда Гафка поет…
Лаокония Уилкинсон обучала ее. Мари, белокурая девушка с высоким лбом и пленительными голубыми глазами на овальном лице, со стройными ногами и крепким телосложением, была одета в зеленого цвета униформу.
— Кстати о песне, — сказала Лаокония. — Я не знаю, что делать, если Гафка не предоставит нам возможность присутствовать на исполнении их Большого Песнопения… Мы не можем разобраться в этой неразберихе без фактов.
— Несомненно, — ответила Мари. Она говорила отрывисто, пытаясь не обращать внимание на Лаоконию, которая все время сидела. Она вообще всегда была приклеена к своему стулу, такая рациональная и командная, долговязая женщина с обветренным лицом, большими носом, ртом и подбородком и слишком маленькими глазами.
Мари отвернулась.
— С каждым пройденным днем я все более убеждаюсь, что эта музыка весьма подозрительна. Численность населения Рукучпа продолжает снижаться независимо оттого, что вы обучаете их нашим музыкальным произведениям, — сказала Лаокония.
— Но Гафка ведь согласен, — возмутилась Мари. — На это указывает все. Наше открытие этой планеты принесло Рукучпу знакомство с доселе неизвестной и чужой для них музыкой. Тем не менее, это нарушило их воспроизводящий цикл. Я в этом уверена.
— Воспроизводящий цикл, — фыркнула Лаокония. — Все, что мы знаем — эти существа являются, возможно, кочующими травоядными, даже без самой элементарной…
— Мне как-то тревожно, — сказала Мари. — Я уверена, эта музыка в корне всех проблем, даже если она вышла из тех образовательных магнитофонных лент, что мы выкрали, и по которым научили Гафку всем нашим музыкальным формам…
— Мы ничего не крали! — гавкнула Лаокония. — Закон не нарушен. Он только запрещает любую форму механического вещания современной музыки. Наши ленты полностью просвечены.
— У меня в памяти Монлигол, — ответила Мари. — Я не смогла бы жить дальше, если бы знала, что содействовала прекращению мыслящего вида. Даже косвенно. Если наша инородная музыка нарушила…
— Мы даже не знаем, как они размножаются!
— Но Гафка говорит…
— Гафка говорит! Немой овощ — этот Гафка. Он говорит!
— Не такой уж и немой, — подвела итог Мари. — Он научился говорить по-нашему менее чем за три
