На трибуне реакционера

уже отверг ставшее частью государственной идеологии православие и бросился в объятие новой веры — коммунизма. Но не прошло и полвека, как он по тем же причинам остыл и к коммунизму. Государство в деле укрепления веры плохой помощник. С его помощью легко запрячь, да трудно ехать. Став частью обязательной школьной программы, православие потеряет себя для целого поколения, превратившись для него из веры в предмет, в строку в школьном расписании. Ничего, кроме насмешки и отторжения, эта мера не даст, и дай Бог, чтобы это отторжение не стало фатальным, причем как для Церкви, так и для государства.

В русском Вавилоне насаждение государственной религии чревато катастрофой. Попытка Александра III «продвинуть» православие при помощи государства привела, в конце концов, империю к революции и краху. Юная паства будет искать альтернативу формализму государственной религии где угодно, но только не в православном храме, — у муллы, пастора, раввина или анархиста с бомбой. Не ищите легких путей. Место Русской Церкви не за теплой пазухой у государства, не в уютных школьных классах, а в изъязвленном, израненном гражданском обществе, в семье, с отчаявшимися матерями и заблудшими отцами. Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу! Отдавайте и не жалейте.

А что же школа? Школа должна заниматься своим делом. Воспитывать уважение к религии — любой — и религиозную толерантность. Школа и Церковь должны быть рядом и действовать в деле воспитания рука об руку. Но не надо пытаться подменить одно другим, ничего хорошего из этого не выйдет. Ни для школы, ни для Церкви, ни для России.

Лишние люди

Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее — иль пусто, иль темно, Меж тем, под бременем познанья и сомненья, В бездействии состарится оно.

Поэт Михаил Лермонтов. «Дума»

Чацкий. Вон из Москвы…

Драматург Александр Грибоедов. «Горе от ума»

Люди у власти, не имеющие никакой власти, шурупы со свинченной резьбой, ни к чему не пригодные. Существуют для видимости. Тяжелые, опаснейшие времена впереди. Не знаешь, что и делать…

Из дневников композитора Георгия Свиридова

Трагедия современной России состоит в том, что в переломный период ее истории у руля общественной жизни оказался правящий класс, не способный к социальному созиданию. Он не умеет вести политическую борьбу и не желает работать.

Можете ли вы представить Чацкого на месте Фамусова, Гаева на месте Лопахина, Обломова на месте Штольца, Печорина на месте армейского капитана? Можете, потому что так все в России и случилось. Лишние люди наконец потребовались, оказались задействованы, состоялись. И… остались лишними людьми. Потому что «лишний человек» — это не социальный статус и не материальное положение. Это — диагноз. Диагноз моральной болезни, которой больна русская элита и от которой не лечатся деньгами и сумасшедшей карьерой.

Россияне воспитаны в уважении к исторической миссии масс. Но все «массы» похожи друг на друга: жующая толпа в калифорнийском Диснейленде, пьяная толпа на улицах Копенгагена, дикая толпа, покидающая стадион в Эдинбурге… Так ли сильно это отличается от привычной русскому глазу картины? Почему же общества, созданные столь похожими массами, выглядят такими разными? Потому, что разницу эту определяют не столько те, кто внизу, сколько те, кто наверху.

Что же оказалось наверху в России в этот судьбоносный час? Собственно, то, что было в остатке советской системы. В остатке же, и даже в избытке, был здоровый цинизм.

На смену союзу рабочих и крестьян к управлению Россией пришел союз бандитов и интеллигентов — именно этот странный сплав стал новым нашим правящим классом. И если роль криминала в создании «новой России» является более или менее очевидной, то участие в этом процессе интеллигенции явно недооценено.

На закате жизни советского общества законы сталинского дарвинизма уже не действовали. Непохожих не расстреливали пачками. Но и делать им было нечего. Поэтому они прозябали на самых разных этажах необъятной административной системы и прели там, как овощи в непроветриваемом помещении. Тот, кто не становился циником в этих условиях, либо спивался, либо сходил с ума. «Мне сорок пять лет, — писал Довлатов, — все нормальные люди давно застрелились или спились». Но большинство тем не менее выжило, культивируя в себе тот самый здоровый цинизм. Когда после политического (но не социального) землетрясения пыль рассеялась, по руинам СССР бродили толпы хорошо образованных (спасибо советской школе), недостаточно напуганных (спасибо «оттепели»), но плохо одетых и хотевших «жить по-человечески» людей. Для подавляющего большинства это осталось мечтой, но кое-кому удалось приспособиться, а некоторым даже приватизировать небольшой обломок Системы. Наравне с криминалом они вошли в новую элиту.

Конечно, люди эти любили деньги (как заметил Булгаков, это всегда было), но не как капиталу а как символ самореализации. Экономическая деятельность была им на самом деле чужда. Она противоречила их воспитанию, их природе. Они не были для этого в достаточной степени грубыми. Они «делали свой бизнес» и, делая его, были противны самим себе. Душа просила иного, но им было не привыкать делать то, что противно. Капиталистическое будущее России предстает у Чехова в образе Лопахина, эдакого грубого и практичного мужика, предлагающего осуществить «предпродажную подготовку заброшенного участка где- нибудь на Николиной Горе». В жизни все вышло интереснее. Справились без мужиков. Русский «капитализм» был построен руками самих интеллигентов, советских диссидентов. Конечно, не тех диссидентов, которые выходили с протестом на Пушкинскую площадь (эти до сих пор там стоят), а тех, кто «диссидентствовал» на кухне и в курилке. Это они, герои Сергея Довлатова и Юрия Полякова, пришли вырубать сад для новой России. Не всем удалось, но многие преуспели…

Но, когда борьба за выживание завершилась, для тех, у кого «жизнь состоялась», возник новый вопрос: «Зачем?» Денег у правящего класса оказалось более чем достаточно, а сам бизнес им никогда не был по настоящему интересен. Более того, им неинтересен труд как таковой. Они много работают, часто до изнеможения, до самоуничтожения, но только по необходимости, как работает белка в колесе, не имея возможности спрыгнуть на землю. Экономическая элита России состоит сегодня преимущественно из уставших, морально и физически изношенных людей, не имеющих никакой мотивации развивать свое дело. Они живут по инерции, работают по инерции, богатеют по инерции. Не потому, что хотят, а потому, что знают, что если остановятся, то будут уничтожены. Они больше не готовы что-либо делать «на зубах» и скорее предпочтут бросить все и раствориться в своих виллах, яхтах и счетах, чем примут какой-либо новый вызов времени.

Растущая мощь и аппетиты бюрократии вызывают у них отвращение. Но у них не возникает ни малейшего желания оказать ей сопротивление. Напротив, они только укрепляются в мысли и стремлении все бросить и бежать. Вообще, беспрецедентное давление, которое испытывает сегодня элита со стороны бюрократии, — главный повод для депрессии. Но вы не найдете никаких следов борьбы, поле оставлено без боя. Все от мала до велика, от ларечника до президента банка, идут к чиновнику на поклон, как к ордынскому мурзе, несут дань. Возвышение бюрократии является сегодня не столько свидетельством силы бюрократии, сколько доказательством