модернизацией русского языка и растабуированностью образных рядов – и просто лексикой некоей Зоны? Между тем количество симптомов, говорящих о том, что государство начинает как бы само себя воспринимать как Зону, нарастает.
Вряд ли стоит здесь жеманно морщиться, к примеру, оппонентам Доренко. 'Московский комсомолец' (рупор врагов Доренко и Березовского) взял на вооружение определенную политическую лингвистику – первым! Доренко просто талантливо адаптировал эту лингвистику к требованиям электронных СМИ и направил в другую сторону. И победил! Понимают ли победители, что это 'пиррова победа'? Ибо теперь противникам Доренко нужно будет искать для победы супер-Доренко. Рано или поздно они его найдут. И мы сделаем еще шаг в сторону той самой негативной адаптации, еще шаг в сторону строительства Зоны. Но что означают эти шаги? Что означают заявления официальных лиц (а Глеб Павловский теперь именно официальное лицо) о том, что менеджер 'и должен быть вороват'? Для кого тогда пишется Уголовный кодекс? Для быдла? Но он не будет работать! И соскальзывание в Зону будет беспредельно наращиваться. Вряд ли стоит при этом уповать на какие-либо шаги так называемого мирового сообщества.
Во-первых, оно самоубийственно ликует по поводу возможности еще одной волны дискредитации ненавидимой им России. Что в сущности и доказывает так называемое 'Раша-гейт'.
Во-вторых, во всем позитивном это самое сообщество поразительно импотентно.
В-третьих, непозитивные его шаги будут воспроизводить нынешнюю балканскую мерзость с самыми чудовищными последствиями для человечества.
Таким образом, власть не может спасти себя, не расширяя и не воспроизводя Травму (последний ресурс адаптации к наличествующему). Но власть не может спасти себя, не преодолевая Травму. Вот парадокс, из которого нужен выход. Выхода нет. Власть в нынешнем ее качестве не может искать его. Ибо она не в состоянии меняться. Она приспосабливается, она искусно лавирует в потоке событий, несущих ее и общество в сторону 'ниагарского водопада'.
Часть 4.
В.Путин – макроальтернативы
Но возможно ли преодоление данной ситуации 'цугцванг'? Можно ли, так сказать, 'сохранить политическую стабильность', снимая Травму? И наконец, что значит 'снятие Травмы'? За счет чего оно возможно? Есть ли для этого адекватные средства воздействия?
С уверенностью можно утверждать: снятие Травмы на уровне макросоциума возможно только за счет форсированных воздействий некоей информационной, культурной, пропагандистской, образовательной мегамашины. Создание такой мегамашины возможно только при сильной и стабильной власти. Но власть с трудом может сохранить стабильность, не воспроизводя указанным образом пресловутую БПТС.
Таким образом, все, что Власть может, – это затеять еще одну революцию сверху как бы против самой себя. И сделать эту революцию более удачной, чем горбачевская. Стране нужна новая 'национальная дискуссия', новая повестка дня, новая система ценностей, ориентаций, установок, представлений, социокультурных моделей. Сегодня еще можно попытаться комплексно смоделировать такую Новизну, которая и означала бы единственный действительно конструктивный вариант Преемственности. Преемственность сегодня возможна не за счет экстраполяции существующей траектории. Преемственность сегодня возможна только как Спасение через Самоотрицание. Много было сделано для того, чтобы опорочить диалектический метод. Этот метод и профанировали, и подрывали изнутри догматическим кретинизмом. Но никому не удастся вывести за скобки принцип отрицания отрицания. Путин может спасти власть и обеспечить преемственность, только став отрицанием ее отрицания, то есть отрицанием БПТС.
На уровне элиты такой подход означает следующее.
Первое. Элита ставит над собою хотя бы закон для самой себя. Закон настоящего, системного 'общака'. И начинает соблюдать хотя бы его, жестко карая любые нарушения.
Второе. Элита на следующем этапе, не консервируя достигнутое, а отрицая его отрицание Социальности, быстро переходит от принципа 'в законе' к принципу закона с большой буквы. Всякое нарушение этого Закона своими представителями она карает так же, как нарушение закона последним парием своего общества. То есть доказывает, что перед Законом все действительно равны.
Третье. Параллельно с подобным 'самоотрицанием через самоутверждение и саморастворение в Законе' элита все более прочно выстраивает всю систему связей самой себя с культурой и ценностями своей страны.
Эти три этапа (и механизмы перехода от одного к другому без консервирования достигнутого на предыдущем этапе!!!) может выстроить только совокупный властный субъект. В этом случае речь будет идти о самом оптимальном для России сценарии – об управляемом ускоренном элитогенезе, представляющем собой реальный переход от капитализма первоначального накопления к нормальным формам социального устройства.
Сразу же начнет задаваться вопрос: 'Как же те или иные негодяи? Эти навязшие на зубах олигархи? Эти ненавистники страны и стабильности?' Ответ здесь один: отбор на каждом из трех этапов должны осуществлять не люди, а правила! Решать, кому какое место занять в новой системе власти, должен не Путин и не его властная вертикаль. Иначе все кончится тиранией и беспределом. Путин должен только соблюдать правила. Если в новой ситуации самым успешным в этих правилах станет Березовский – он и должен получить приз. Если он станет самым неуспешным – он должен выйти из игры. Но ничего не может быть бредовее и омерзительнее попытки найти 'козлов отпущения' в той ситуации, которая здесь нами описана. Попытки искусственно выводить из игры те или иные элементы в соответствии со своим начальственным разумением и произволом.
Итак, первый из возможных сценариев – это управляемый ускоренный элитогенез, инициированный самой властью (он же – революция сверху).
Здесь главным действующим лицом (в метафизических терминах – главным антагонистом блуда и хаоса) является тот, кто сколь угодно свирепо, но дает ответ на главные общественные проблемы, спасая элиту от беспредельной самокомпрометации. Заезженные образы Петра Первого и Столыпина не должны компрометировать саму идею подобного спасения. Кроме того, спекуляция на образе Петра со стороны нынешней власти слишком комична для того, чтобы размывать и профанировать все, что связано с этой противоречивой фигурой. Петр Первый не отдавал Черное море, а завоевывал его. Если же говорить о провале революции сверху, то здесь нет и не может быть более яркой фигуры, чем Михаил Горбачев. Эту яркость и определенность еще более высветили события последнего времени. Они наконец сняли с Горбачева ту часть кармы, которая была навязана сплетнями о зловещем масонстве, зловещей включенности Горбачева в суперпланы неких суперзлых сил.
Частная драма и инициированное ею позитивное переосмысление образа Раисы Горбачевой, новые детали биографии Горбачева, никак не укладывающиеся в демонический миф о супернегодяе, продавшем СССР за миллиарды долларов и место в мировом правительстве, лишь расставили все точки над i, окончательно разъединив персоналистский и исторический план одной и той же неоднозначной и никак не сводимой к штампованным определениям личности Михаила Сергеевича. И это разъединение оказалось еще одним напоминанием и предостережением нашей власти, нашей элите, всей минимально благополучной (материально и психологически) части нашего общества.
Решайте проблемы – или платите страшную цену за то, что, имея формальные (из вашего статуса вытекающие) возможности для этого решения, вы самим существом своим этой форме не соответствуете. Решайте проблемы, а не выступайте в роли рабов на галере виртуозного византизма. Решайте – или… или революция снизу!
Второй сценарий – революция снизу
Либеральный универсальный империализм – очень трудно реализуемая проектная ипостась. Но в ее отсутствие либерализм просто мертв. Начало этого омертвления (еще при видимости сохранения власти) знаменует себя 'синдромом непризнанности чудовищной страной'. Изучение этого синдрома возможно разными способами. Смысл же изучения в том, чтобы (поскольку это еще возможно) не повторять белый трагифарс в его либеральной модификации. Слишком велика будет цена такого повтора. Интересующее нас изучение лучше всего проводить, по-видимому, соотносясь с феноменами великой литературы той эпохи, когда омертвление элиты великой страны уже привело к катастрофе, глубина осмысления которой была доступна только таланту большого художника. Всмотримся же – в себя и в Предшествующее.
