Зимобор не ответил. Сын Столпомира стал настоящим варяжским вождем, и бессмертная слава сделалась для него первой и важнейшей ценностью в жизни. Зимобору хотелось напомнить ему об отце, о земле, ждущей его помощи и надеющейся на него. Но как он мог упрекать Бранеслава – он, который сам ушел из Смоленска, бросив княжество в лучшем случае на ненадежное управление женщин, а в худшем – во власть смут и раздоров?
И все-таки Бранеслав ему нравился – своей открытостью, гордой отвагой, упорством. Они могли бы стать друзьями, и их землям не пришлось бы между собой воевать… если бы каждый из них занял наконец то место, для которого был рожден.
За мысом корабли вышли на широкий простор и сразу увидели противника. Было видно около десятка кораблей Рагнемунда: все они шли по ветру под парусами, и на мачте каждого был виден большой красный щит – знак войны. Блестели начищенные шлемы воинов, над ними щерились густым лесом наконечники копий, яркие пятна разноцветных щитов смыкались на носах кораблей в сплошную стену. Зрелище было торжественное и красивое, и в голове не укладывалось, что эта красота – твоя смерть.
– Кто идет сюда не как друг? – закричал Бранеслав, когда первый из вражеских кораблей приблизился.
– Кто появился возле моих берегов с красными щитами войны? – закричал пообок со своего дреки Ингольв конунг. – Это спрашиваю я, Ингольв, сын Армунда, конунг Восточного Етланда, – тот, кто имеет право спрашивать!
– Я – Рагнар, сын Хродорма, конунг Западного Етланда! – раздалось в ответ. – Я ничего не имею против тебя, Ингольв конунг, и не к тебе пришел с я красными щитами и с копьем, жаждущим крови врага!
– Кто же здесь твой враг? Здесь только мои друзья!
– Мне нужна дочь твоего сына Гуннвальда, та, что в последний год называется лучшей невестой северных стран. Думаю, что мне, при моем роде и доблести, надлежит иметь все самое лучшее.
– Так ты желаешь посвататься к моей внучке? Почему же твои сваты одеты в такие странные рубахи – не из мягкого шелка, а из железных колец?
– Ты опоздал, Рагнемунд! – яростно закричал Бранеслав. – Альви, дочь Гуннвальда, – моя невеста, она обменялась со мной обетами, и уже готово для нее покрывало невесты, и мне она будет отдана! Поищи себе другую, а здесь для тебя ничего нет!
– Я спрашиваю у тебя, Ингольв конунг: если бы твою внучку не желал получить никто другой, ты отдал бы ее мне? – не отвечая ему, крикнул Рагнемунд.
– У меня не было бы причин отвергать сватовство такого знатного и прославленного мужа! – отозвался Ингольв. – При условии, что не возражали бы сама девушка и ее родители.
– Тогда я предлагаю тебе вернуть твои корабли к берегу, Ингольв конунг! С тобой нам нечего делить. Про меня не скажут, что я, как кровожадный волк, терзаю невинных людей. Я желаю сражаться только с тем, кто стоит у меня на дороге. С тобой, Бранлейв ярл! Никто не скажет, будто я добиваюсь своего увертками, подкупом и хитростью. Я мечом доказываю свое право владеть тем, что мне нравится! Я вызываю тебя на бой, Бранлейв ярл, и пусть невеста достанется тому, кто победит!
– Это речь достойного мужа и славного конунга! – крикнул Бранеслав. – Я буду биться с тобой. Ты, Ингольв конунг, можешь вернуться к усадьбе. Я сам постою за мои права!
Вслед за тем корабли Ингольва конунга развернулись и пошли назад во фьорд. Рагнемунд конунг тем временем отдал какие-то приказания, и большинство кораблей, пришедших с ним, тоже направилось к берегу. Видимо, это были присоединившиеся к нему вожди. Теперь против трех кораблей Бранеслава осталось четыре корабля, на которых была дружина самого Рагнемунда. Но почти сразу самый маленький из его кораблей, с десятью веслами по борту, ушел за остальными. Зимобор не знал, восхищаться благородством Рагнемунда или осуждать ненужную похвальбу, но для них это было, конечно, выгодно. Теперь им предстояло сражаться с равным по силе противником. Вот только у половины войска на Бранеславовом дреки не было никакого опыта морских сражений. Гораздо привычнее славяне чувствовали бы себя на земле, но их никто не спрашивал.
– Говорил я тебе, давай тоже учиться по веслам бегать! – Хват попытался сдуть с глаз кудрявую прядь, потом стал лихорадочно пихать ее под край подшлемника. – А ты: нечего куролесить! Зануда!
– Где тебе по веслам бегать, когда каждый день пьянки, и по двору-то пройти прямо не можешь! – огрызнулся Зимобор, не сводя глаз с приближающихся кораблей. – Стрелы готовь! Волошка! Рубаху подтяни повыше[44], что ты как девка в хороводе!
На носу корабля Бранеслав прокричал боевой клич и метнул копье в Рагнемунда, мощную фигуру которого было уже хорошо видно. Тут же ответное копье свистнуло над кораблем, заставив многих пригнуться, и каким-то злым чудом ударило в кормчего, пронзив того насквозь и пригвоздив к сиденью. На западноетских кораблях радостно закричали, но тут же к небу взвились первые крики боли. Почти все лучники разом пустили стрелы, два жужжащих железных роя осыпало корабли.
Чужая стрела пробила щит Зимобора и на пол-ладони высунулась с внутренней стороны, острым жалом ткнулась в стегач на груди, но, к счастью, не пробила. Зимобор быстро обломал наконечник, чтобы не мешал, прикрылся от еще нескольких стрел, выглянул из-за щита и увидел прямо перед собой нос вражеского корабля. Щиты были густо утыканы стрелами, в плотном строе возникли прорехи, быстро закрытые подошедшими сзади. Раненые отползали назад и прятались под скамьи, прикрывались щитами. А руки уцелевших уже вздымались с копьями, готовыми к броску.
Зимобор бросил копье и успел еще увидеть, как упал один из передних хирдманов, которому оно попало прямо в глазное отверстие шлема. А потом вражеский корабль с грохотом ударился о борт, железные крючья с хрястом впились в дерево, обе стороны разом закричали, завопили, заревели в упоении битвы, в азартном порыве и в ужасе от близости смерти, глянувшей прямо в глаза всем разом. Западные еты со своего более высокого борта рванулись на «Медведя», что-то кричал впереди, на носу, Бранеслав, побуждая своих людей идти вперед. Дальше думать и оглядываться стало некогда.
На счастье кривичей, качка была небольшой. Но отсутствие опыта сражений в тесном пространстве, в давке, где даже мечом как следует взмахнуть было невозможно, сильно осложнило их положение. Более удобным оружием оказался боевой топор, ножи тоже пошли в ход. Зимобор бился, ни о чем не думая, еще успевал оглядываться на своих людей, помогал, подталкивал, один раз вовремя ударил умбоном по голове какого-то из западных, который уже почти опустил секиру на спину Призору из десятка Тихого, а сам Тихий бешено орал что-то впереди, не хуже берсерков. Собственно, и Тихим его прозвали за эту самую ярость в бою.
Мельком удалось заметить Хвата: тот был уже без щита, зато так же ловко и уверенно, как на княжьем дворе по утрам, действовал обеими руками одновременно, топором и булавой. Рядом кричали без умолку, по-варяжски и по-славянски, стоял сплошной гул от железного лязга, воплей раненых, треск щитов и скамей. Иногда кто-то срывался с борта и падал в воду, выплыть откуда, в стегаче или кольчуге, особенно раненому, не было никакой надежды.
Какой-то здоровенный бородатый ет шел по борту, размахивая веслом и снося в море всех, кто не успевал увернуться. Зимобор вырвал из днища так вовремя подвернувшееся чье-то копье и метнул его в бородача – тот сорвался и с плеском упал в воду. Тут же чья-то секира свистнула возле плеча, но Зимобор все же сумел уклониться и тут же сам ударил, попав лезвием поперек груди напавшему на него, – тот согнулся и упал, так что Зимобор не успел даже увидеть его лица.
Сквозь лязг и крик до него долетали еще какие-то вопли и свист, особенно пронзительный; какие-то тени носились над головой, но ему некогда было оглядеться и понять, что это такое. Хродлейв, с окровавленным плечом, вскочил на скамью, вырвал чей-то топор, засевший в дереве, едва не наступил на руку его мертвого хозяина, лежащего на скамье, и стал карабкаться на борт вражеского корабля. Зимобор сообразил: важно захватить чужой корабль, им же объясняли. И очистить его от людей. Подхватив чей-то желтый щит взамен своего разбитого – этот тоже уже был поврежден, в нем не хватало двух досок сверху, но это было лучше, чем совсем ничего, – Зимобор вспрыгнул на скамью, поскользнулся в кровавой луже, чуть не упал – и успел услышать свист меча, вонзившегося в борт там, где только что была его голова. Взмахнув топором, он ударил в чей-то шлем с начищенными бронзовыми накладками, вскочил на скамью и бросился за Хродлейвом.
Прямо перед ним сражалось несколько человек, и Зимобор знал, что это свои, только не сообразил сразу, кто это. Вдруг один из них упал, приподнялся, опираясь на одно колено, попытался отбиться, но
