проделывает школьные фокуснические штуки, — раз единство личности и общества существует при родовом и при коммунистическом строе, так это, значит, одинаковые фермы жизни, искусства, морали и т. д. Ясно, что речь задет о вещах формально сходных, но по существу совершенно различных. В. Ф. Переверзев, который клянется классовой борьбой, но не умеет видеть классовых различий в таких, казалось бы, абстрактных вещах, забывает, что единство личности и коллектива при коммунизме мы вовсе не мыслим по образцу греческого родового строя. Разве мы идем к единству, которое происходит от недостатка материального развития, которое связано с неразвитостью? Разумеется, мы идем к такому общественному строю, когда личность свободна, не связана никакими путами, ни родовыми, ни семейными, ни принудительно-общественными, к истинной свободе, вытекающей из уничтожения частной собственности, уничтожения классов.
Отсюда: может ли нас удовлетворить греческая эпическая манера изображения жизни, которая не показывает нам в достаточной мере развития индивидуальных характеров? Нет, конечно. Связанность и скованность индивидуальной жизни, которая кажется нам холодной в греческой пластике, которая кажется нам слишком спокойной, слишком отчужденной в греческом эпосе, и делает греческий эпос невозродимым органически. В то же время мы не отбрасываем вовсе роман, как художественную форму, а признаем его художественное положительное значение. В чем это значение, говоря кратко? В том, что роман впервые в истории литературы плотно и прочно завоевал право на изображение индивидуальности художественными средствами, — личности как личности. Сделал он это односторонне, противопоставляя интересы личности интересам коллектива, то известная часть истины в нем есть. Поэтому мы говорим, что то искусство, к которому мы стремимся, вовсе не должно быть повторением греческого эпоса и не должно быть повторением буржуазного романа. Новая социалистическая форма искусства соединяет в себе достижения античного искусства с эстетическими достижениями буржуазного общества.
Что касается нашего романа, то Переверзев попрежнему исходит из той точки зрения что если буржуазное общество падает, то с ним вместе должна падать и вся его культура и роман. Правильно, эта культура падает как таковая, но объективное содержание в этой культуре есть или нет, я вас спрашиваю? Очевидно, В. Ф. Переверзев представляет себе дело по своему старому шаблону: раз есть класс-нет объективного содержания, раз есть объективное содержание — нет класса. Если роман — буржуазная форма, он возникает и гибнет вместе с буржуазией; если роман имеет объективное содержание, значит, он во все времена существует. Это совершенная метафизика. Примитивный народный эпос в буржуазном обществе погиб. Буржуазный роман, как типичная буржуазная художественная форма, погибнет с буржуазным обществом. Но положительное содержание романа, на которое я указывал, останется в нашем искусстве. Но, разумеется, наш роман, роман, социалистического реализма в корне отличается от романа буржуазного. Это отличие идет прежде всего по линии его сближения с эпическими формами.
Работа т. Лукача ценна тем, что она позволяет нам разрушить предрассудок, будто все жанры, все литературные формы существовали от века. Она доказала историческую роль и историческую обреченность романа в старом смысле слова, но доказала и то, что в наших условиях положительное содержание романа будет постепенно приобретать эпические черты.
Приведу пример из другого искусства (в литературе этот процесс пока менее ясен). Посмотрите на фильм 'Чапаев'. Чем он отличается от кино-романов и кино-повестей о гражданской войне, о быте, которых мы видели тысячи? Тем что в 'Чапаеве' впервые мы видим осуществление средствами кино элементов эпоса, и притом эпоса героического. Это то направление, в каком наше искусство будет двигаться и в каком оно уже, в области кино, движется. Доклад т. Лукача позволяет нам предвидеть и наметить перспективы нашего художественного движения. А литературные 'теоретики', подобные В. Ф. Переверзеву. уходят от истории, от жизни и замыкаются в своих формально-логических, схоластических категориях. Мимо их носа проскальзывает живая жизнь, а они все еще толкуют, что эпос всегда был, роман всегда был, все всегда было… Скучная история, товарищи!
М и р с к и й. — Те слова из моего выступления, которые цитировал тов. Нусинов, действительно, если их понимать как выражение какой-то теории, достойны всякого нападения. Однако я имел в виду только одно: я нахожу достоинством статьи тов. Лукача отсутствие мелкого социологизироваиня, отнесения разных форм и разных видов буржуазного романа к разным прослойкам: в статье есть взгляд на буржуазный роман как на целое, взгляд, который помогает нам понять роман (и вообще буржуазную литературу) как проявление определенного буржуазного типа сознания, который противополагается, с одной стороны, добуржуазному, феодальному типу сознания, с другой стороны, тому типу сознания, который осуществляется на наших глазах.
Тов. Лукач мыслит большими историческими категориями; в этом я вижу достоинство доклада, его актуальность. Мы сейчас работаем над созданием нового типа сознания, и эта точка зрения для нас наиболее важна, а всякие мелкие подразделения различных прослоек внутри истории буржуазной литературы для нас совершенно второстепенны. Это не значит, конечно, что внутри буржуазии мы не должны делать чрезвычайно больших различий. Буржуазная демократия есть одно, консервативная буржуазия есть совершенно другое. Но и тут разница вовсе не в прослойках, не в мелкой социологии, а прежде всего в политике.
Мы знаем, как Ленин различал буржуазию октябристско-черносотенную и буржуазию народническую, демократическую. Мы знаем, что Ленин говорил — есть разные буржуазные демократы: одно дело буржуазный демократ Пуанкаре и совершенно другое буржуазные демократы Марат или Желябов. Вот это — существенные различия, а не всякие мелкие подразделения, на которых была основана теория В. Ф. Переверзева и которые у нас далеко еще не изжиты.
Тов. Аристова[8] считает основным достоинством статьи тов. Лукача то, что в ней поставлен вопрос о законах изменения, развития и соотношения различных видов искусств на разных этапах общественного развития, в частности вопрос о ведущих формах искусства. Выступление В. Ф. Переверзева, направленное против данной установки, тов. Аристова считает характерным для всей его антидиалектической, метафизической концепции.
Сущность взглядов Переверзева раскрывается в том, что он, устанавливая органическую связь между гомеровским эпосом и эпосом искусственным, считает несущественным историческое своеобразие, качественные особенности эпоса гомеровского, эпоса в его классической форме, составляющей, по выражению Маркса, эпоху в мировой истории, и его отличие от эпоса искусственного, подражательного.
Маркс видит особенность гомерского эпоса в том, что почвой, на которой он народился, была мифология- народное творчество. Когда с развитием техники, с разрушением основ родового общественного строя, исчезают мифы, сказания, — исчезает и эпос. В то же время известно, что искусственный эпос, коренного отличия которого от эпоса подлинного не хочет видеть Переверзев, был всегда далек от подлинно-народного творчества и никогда не поднимался выше формальной имитации народных преданий или песен.
Критикуя положение т. Мирского, который, считает, что 'эпическое общество есть общество после 'грехоподения', после превращения индивидуума в классового человека-рабовладельца', т. Аристова указывает, что характерной особенностью времени возникновения эпоса является то, что сохранилась еще во всей силе родовая организация первобытной демократии и только еще появлялись зачатки дворянства и монархии; гомеровское царство является еще военной демократией. Отсюда массовая общественная значимость эпоса — характерная черта его как ведущей художественной формы. Эпос является ведущей художественной формой в древней Греции до VII–VI вв., до периода обостренной классовой борьбы между землевладельческой аристократией, с одной стороны, и растущим торгово-промышленным классом — с другой. В VI–V вв. в античной Греции на основе мифологии и эпоса, перерабатываемых с двух принципиально различных философских позиций, идеалистической и естественно-материалистической, начинают развиваться новые ведущие формы искусства: в VI в. — лирика, в V в. — трагедия и драма.
В период расцвета господства афинской демократии и борьбы ее с землевладельческой аристократией ведущей художественной формой становятся не эпос, но и не 'античный роман', а трагедия и драма-Эсхил и Софокл.
Античный роман, вопреки утверждению В. Ф. Переверзева, не развивается в античной Греции параллельно с эпосом. Он, как определенная художественная форма, приобретающая общественное значение, развивается в период, когда античное общество приходит к своему концу, когда приходят к концу
