нечто жестокое и холодное, не совсем человеческое. Сознание отступило, дало
место чему-то или кому-то, что всегда жило во мне. Но много лет крепко спало. А
теперь пробудилось, вырвалось наружу…
Неожиданно поймал себя на том, что минут пять пытаюсь пить чай из пустой кружки.
Встал с табурета, потянулся и пошел на кухню. Клацнул кнопкой чайника,
привалился к стене. На глаза попалась мисочка на серванте. Как раз под
вентиляционной решеткой. Туда Вадим каждый вечер наливал молоко для домового.
Возникла шальная мысль. Я открыл холодильник и достал пакет с молоком.
Ухмыльнулся, налил в блюдечко до краев. Чувствуя себя пациентом психбольницы,
сказал с неловкостью и уважительными нотками:
— Елистрат, прости что не верил в тебя. Сам понимаешь, современный мир отрицает
твое существование. Но теперь знаю, что домовые есть. Буду угощать каждый вечер.
Правда-правда!
Я замолчал, огляделся. Ничего не изменилось, никто и не подумал ответить. В моей
комнате клацали стрелки часов. Забурлил чайник, с клацаньем выключился. А так
тихо и мирно. Я пожал плечами, залил кипяток в кружку и направился в спальню. Но
когда переступал порог, в вентиляции зашуршало, закашляло. Раздался сварливый
голос:
— Меду добавь!
— Что? — охнул я изумившись. Выругался вполголоса — от неожиданности дернул
рукой, ошпарился кипятком.
— Мед я люблю, — проворчали из вытяжки. — И варенье. Давно сладенького не ел.
Если не жалко конечно.
Я попятился, медленно поставил кружку на стол. Пытаясь сохранять спокойствие,
опять полез в холодильник. На верхней полке нашел банку с вареньем. Чайной
ложечкой зачерпнул, насыпал в мисочку с молоком. Добавил еще.
— Хватит! — раздался тот же голос. Тонкий, но дребезжащий, старческий. — А то
слипнется. Хорошего понемножку.
Вновь заскреблось, заскрипело, будто маленькие коготки царапали по бетону.
Пластиковая решетка дрогнула, вывалилась наружу. Из черного отверстия показалось
серенькое и мохнатое. Звонко чихнуло, шмыгнуло носом. В воздух взвилось облако
пыли и штукатурки. Существо выбежало из туннеля вентиляции, быстро метнулось к
полу и подобрало решетку, потащило наверх, покряхтывая от натуги.
Колени подогнулись, и я бухнулся на кухонный табурет. С интересом присмотрелся к
еще одному жителю квартиры. На первый взгляд — бесформенный клубок шерсти. Но
при ближайшем рассмотрении… Маленький человечек, с ладонь ростом. Весь заросший,
мохнатый. Длинные волосы покрывали тело, спереди — окладистая борода. На темном
сморщенном личике блестели глазки-бусинки, выпирал длинный и острый нос. Из-под
бороды торчали маленькие ручки, босые ножки. На голове острые кошачьи ушки с
мохнатыми кисточками. Домовой одет в длинную рубашку из обрывков цветных
лоскутов. По стене передвигался легко и стремительно как по горизонтальной
поверхности, будто закон гравитации совершенно не действовал.
Елистрат приладил решетку на место, покряхтел и оглянулся.
— Что вылупился? — буркнул он. — Где твое: «Гой еси дядюшка домовой»? Ах да,
забыл… Ты же из этих самых, непосвященных. И как только волшебную силу урвал?
Говорил и говорю — мир катится в пропасть.
Бормоча ругательства, домовой скатился по стене, подобрался к мисочке. Достал
откуда-то из складок бороды малюсенькую деревянную ложечку, зачерпнул молока с
вареньем. Выпил, зажмурился от удовольствия.
— Малиновое, — крякнул он. — Угодил, молодец. Вадик нечасто балует сладеньким.
Говорит — обленюсь, растолстею. Прав, конечно, но все равно мог бы и почаще…
Елистрат зачерпнул еще. Потом вошел во вкус, ложка замелькала быстро-быстро.
Сначала хлюпало, затем застучало о дно миски. Я мотнул головой, со стуком
захлопнул челюсть. Надо же — живой домовой!
— Эээ… — промычал я. — Гой еси, дядюшка домовой!..
— Поздорову, молодец! — усмехнулся Елистрат, принялся вылизывать миску. –
Очнулся-таки. А я подумал — так и просидишь истуканом деревянным. Благодарствую
за подношение!
Серым клубком метнулся во внутренности серванта, притащил салфетку и начал
деловито вытирать миску. В кухню зашла Багира, потянула носом воздух,
зажмурилась. С места запрыгнула на верхушку шкафа, воткнула усатую морду в
тарелочку. Лизнула остатки молока с вареньем, презрительно фыркнула — не
понравилось.
— А ну брысь, ведьмино отродье! — рявкнул домовой, погрозил кулачком. — Сколько
раз мое молочко лакала! Никак не нажрешься, скотина бессловесная! Мышей лови!
Багира зашипела, разинула пасть, будто намереваясь цапнуть домового. По размерам
как раз — со среднюю крысу. Еслистрат воинственно выставил перед собой ложку,
встал в позицию.
— А ну не ссорится! — гаркнул я внезапно для себя. — Багира, брысь с серванта!
Сейчас колбасы дам.
Кошка вздрогнула, пристыжено отступила и спрыгнула на пол. Сразу подбежала,
начала мурлыкать, тереться о штанину. Домовой спрятал ложку, вновь принялся
вычищать тарелку. Проворчал, не оборачиваясь:
— Благодарю за защиту, молодец! Совсем замучила мышатница. Проходу не дает. И
вроде своя животина, волшебная, но тоже молочко любит.
— Не за что, — ответил я. Вытащил из холодильника палку варенки, отрезал толстый
ломоть. Покрошил и насыпал в кошачью миску. Багира сразу же распушила хвост,
подбежала и потерлась. — Ну-ну, не подлизывайся. Нагулялась? Хорошо хоть
послушалась и вернулась.
Кошка мяукнула, сверкнула зелеными глазами-плошками: мол, не ругайся хозяин, я
хорошая. Вонзила зубы в колбасу, стала аккуратно есть. Я отряхнул ладони, вновь
присел и стал заворожено наблюдать за домовым. Тот суетился, хозяйничал. Вытер
миску, спрыгнул на пол и выбросил использованную салфетку в мусорное ведро.
Вернулся обратно, заметался по шкафу: собирал крошки, подметал бородой пыль.
— Так значит, ты существуешь, — пробормотал я.
— А почему бы и нет? — хихикнул Елистрат в бороду. — Аз есмь. Это вы, люди
забыли о нас, превратили в сказочки. А еще русичи, тудыть вас за ногу! Но есть
еще те, кто помнят, подкармливают.
— Но почему никто не видел? — удивился я. — Ведь не такие уж и маленькие. А
лешие к примеру? Или русалки? Оборотни?
— Мы же не дураки, — ехидно фыркнул домовой, остановился и глянул с презрением.
— Прячемся, отводим глаза. К тому же мы духи: русалки, домовые, кикиморы и
лешие. Мы живем… Но как вы называете?.. Кгхм… Мо…моль…молекиурная…
— Молекулярная? — догадался я.
— Во! — кивнул Елистрат. — Что за слова? Язык сломаешь. Мо-ле-кулярная структура
у нас гораздо жиже. Легко проходим сквозь стены, вселяемся в вещи. Поэтому и не
видите. А волколаки тоже скрываются, под полной луной гуляют лишь в самой глуши.
— А почему нельзя жить открыто? — спросил я.
Домовой сморщил личико и красноречиво повертел пальцем у виска.
