Харви покраснел.
Данс этого не заметил.
– Никогда не слышал о его дилемме?
– Нет.
Раздался звук упавших стаканов. Девушка на сушке обвила ногами талию студента, и они корчились, обхватив друг друга. Данс неодобрительно нахмурился.
– Ланг говорит, у него был пациент – анестезиолог. Парень рассказал ему, что время от времени он для своего удовольствия убивал больного. Очевидно, Ланг так и не решил, был ли тот человек психопатом и действительно делал это или же, когда его пациент умирал, пытался таким образом оправдать себя.
Харви посмотрел вниз. У его ноги на коричневом под мрамор линолеуме была дырка, выжженная сигаретой.
– И чем кончилось дело?
– О, ну, клятва Гиппократа и все такое. Он счел, что не имеет права предавать гласности имя парня, сейчас тот, по-видимому, уже умер. Знаешь ли, найти доказательства чертовски трудно. Некоторые пациенты попадают к тебе на грани жизни и смерти. Дал им что-нибудь чуть больше – и все. Анестетики – это в некотором роде потрясение для организма. Некоторые их не переносят. Неизбежно какой-то процент больных теряешь, особенно при несчастных случаях. Допустим, привозят жертву автокатастрофы. У бедняги повреждены все внутренние органы, нарушен метаболизм, анестезиологу приходится делать выбор в спешке, а иногда действовать по догадке. Если же действительно придет такая охота, убить кого-то намеренно чертовски просто, и даже хирург об этом не догадается. – Неожиданно Данс отвел взгляд, будто его что-то разволновало.
– А тебе приходилось терять пациентов? – спросил Харви.
– Да. Время от времени, – ответил Данс. – Пару недель назад, например, женщина… двадцати восьми лет. Попала к нам для чепуховой операции. Дурища не предупредила, что больна астмой. – Он пожал плечами и поводил языком во рту. – От лекарств, которыми ее напичкали, возникла анафилактическая реакция. Пока мы поняли, в чем дело, было уже поздно.
Минуту они постояли в молчании.
– Ну да, – сказал Данс, осушая свой стакан, – лучше повременить да открыть в себе талант.
«Бай-бай, мисс америкэн пай», – гремело в соседней комнате.
– Есть кое-что, чего я не понимаю, – продолжал Харви.
– Ну?
Харви подождал, пока обнимающаяся пара протиснулась позади него в гостиную.
– Эти лекарства, это чувство парения – все это здорово, если пациент жив. А как ты объяснишь случай с Мидуэем, который находился в состоянии клинической смерти? Это случилось в течение двух минут, когда у него остановилось сердце. Он был мертв. Как же у него могли оставаться какие-то чувства?
– Ну! – Данс принял самодовольный вид. – Это большое заблуждение. Я пишу об этом кандидатскую диссертацию. Я дам тебе копию. Люди считают, что, если остановилось сердце, значит, человек умер. Но ведь сердце – это просто насос. Все, что оно делает, – это просто качает кровь к голове. Все дело в нашей дорогой черепушке, а не в сердце. Мозг может функционировать еще в течение девяноста секунд, от силы двух минут, после того как сердце перестало биться. И в это время можно вернуть человека к жизни. Смерть наступает тогда, когда кончится весь кислород и в мозгу произойдут необратимые изменения. Электрическая активность мозга прекращается через пять-шесть минут. Вот тогда-то сознание уже больше никогда не вернется.
Раздался громкий треск. Данс взглянул на пластиковый стакан Харви. Тот почувствовал, что его рука стала мокрой: он сжал стакан так сильно, что тот треснул, и пиво потекло на пол. Засуетившись, он поставил стакан на стол. Вокруг образовалась коричневая лужица. Харви отвернулся, не обращая на нее никакого внимания.
– Ты можешь воспроизвести смерть мозга своими анестетиками? – тихо спросил он.
– Воспроизвести? Не понимаю тебя, старик.
Харви весь дрожал. Его собственный метаболизм нарушился. Он чувствовал, как адреналин выделяется в кровь.
– Ну, сделать так, чтобы у кого-нибудь мозг умер, а потом оживить его. Дать лекарства, а потом остановить их действие и посмотреть на последствия, узнать, что пациенты могут вспомнить.
Данс нахмурился:
– Смерть необратима. Когда действие препарата прекратится, с мозгом все будет кончено.
– А нет ли каких-нибудь лекарств, которые могли бы симулировать смерть мозга? Заблокировать на время его активность?
– Зачем тебе это надо?
Харви сжал руки:
– Разве ты не понимаешь? Если бы можно было заставить кого-то расстаться со своим телом, потом полностью заблокировать активность мозга… а после побеседовать с этим человеком… разве ты не понимаешь, что это доказывает?
– Что-то не секу.
– Так можно будет выяснить, есть ли жизнь после смерти!
Ассистент анестезиолога в недоумении покачал головой:
– Для чего?
– Ты только что сказал: парение над собственным телом – это иллюзия. Но если у кого-то мозг умрет, а он все еще продолжает парить вне своего тела, это ведь уже не иллюзия. Согласен?
– Он будет просто мертвым!
– Разве нет таких лекарств, которые могут заблокировать активность мозга, остановить ее полностью, не нанося ему повреждений?
Данс на некоторое время задумался.
– Полагаю, для этого подойдет новое поколение барбитуратов, – сказал он наконец. – Мы иногда вводим их эпилептикам при припадке или при status epilepticus.[8] Штука довольно рискованная. Для мозга это удар, но иногда срабатывает.
– А ты вводил их когда-нибудь?
– Нет.
– Когда у тебя будет кто-нибудь в подобном состоянии, мне хотелось бы понаблюдать за лечением.
– Status epilepticus встречается довольно редко. Один раз в несколько месяцев.
– Было бы интересно понаблюдать. Дашь мне об этом знать?
Данс пообещал.
23
Отъехав от здания суда, где она оставила Патрика Донахью делать за нее репортаж, Кэт приуныла. Стоя там рядом с ним, она чувствовала себя красивой и сильной, но теперь ее снова охватили сомнения. Мозг может сыграть плохую шутку: иногда в кино видишь то, чего там и близко не было, потому что слишком боишься разглядеть все как следует.
Неужели именно это дело имела в виду Дора Ранкорн? Что же Хауи пытался ей сказать? Если он действительно говорил об этом деле, возможно, он прав. Она все испортила, упустила свой шанс. Свой единственный золотой шанс.
Вся штука в том, чтобы как можно быстрее добраться до горюющего супруга, лучше в течение первых трех часов, пока он еще находится в оцепенении, утратил над собой контроль. В такие моменты люди частенько раскрываются, потому что им приятно говорить – разговоры отвлекают их от боли, от реальности,
