— Я бы с охотой… Да, понимаешь, всё некогда… — юлил Прахов и куда-то исчезал.
«Подумаешь, свет клином сошёлся! — храбрился Витя. — Проживу и один! Радио буду слушать, на охоту могу пойти».
Но в душе он сознавал, что обманывает себя. Слушать радио не хотелось, идти одному на охоту — скучно.
Вскоре уехал отец. Вторая бригада получила шесть путёвок на районные курсы просоводов. На бригадном собрании Марина предложила, кроме молодёжи, послать на курсы Никиту Кузьмича. Тот начал отказываться, ссылался на годы, на недомогание, но Марина настояла на своём.
Никита Кузьмич нехотя собрался и отправился в район.
В доме Кораблёвых стало совсем тоскливо. Сестра почти всё время проводила в школе, и лишь одна мать хлопотала по хозяйству.
По утрам Вите всё тяжёлее становилось ходить в школу. Он затягивал сборы до последней минуты, зачем-то несколько раз переобувался, пока мать почти силой не выпроваживала его из дому.
Однажды после обеда Витя надел новый полушубок, валенки и тёплую шапку.
— Ты куда это собрался? — удивлённо спросила сестра.
— К отцу поеду, в район… — мрачно заявил Витя. — Пусть он меня в другую школу устраивает. Ребята мне здесь житья не дают…
— Не выдумывай! — перебила его Галина Никитична. — Я ведь знаю, почему ребята тобой недовольны.
— Я по правде сказал, как есть. Не терпит нас учитель…
— Как у тебя язык поворачивается на такие слова! Отец наш в трёх соснах заблудился, а ты, как попугай, повторяешь его несправедливые слова. Надо же думать, Виктор, самому думать!
Галина Никитична несколько раз прошлась по комнате, потом достала лист бумаги и, присев к столу, решительно написала записку. Затем вложила её в конверт.
— Хорошо! Поезжай к отцу. Устраивайся в другую школу. Только передай, пожалуйста, новому директору вот это письмо.
— Какое письмо? — насторожился Витя.
— Я написала коротко, — объяснила сестра. — Ты оскорбил учителя. Товарищи требуют, чтобы ты извинился перед ним. Но у тебя не хватило на это мужества, и ты предпочитаешь перейти в другую школу. Так пусть новый директор знает об этом.
Галина Никитична сунула брату письмо, оделась и вышла из дому.
Мальчик долго смотрел на синий конверт, не зная, что с ним делать.
К нему подошла мать:
— Не ожесточай себя, сынок! Коль провинился в чём, так повинись. Повинную голову и меч не сечёт, да и тебе легче будет.
— Ничего ты не знаешь! — раздражённо сказал Витя. — Не вмешивайся не в своё дело! — И, сунув письмо в карман, он выскочил за дверь.
Глава 22. ОТЕЦ
До районного центра было километров десять, и Витя решил добраться на попутной машине. Но на шоссе не видно было ни одного грузовика, и мальчик пошёл пешком. Но чем дальше уходил он от Высокова, тем сильнее охватывали его сомнения. Удастся ли ему устроиться в районную школу, да ещё в середине года? Как встретят его учителя и ребята, особенно после того как узнают, почему он ушёл из старой школы?
А если серьёзно подумать, что Витя имеет против Фёдора Семёновича? Два или три раза директор вызывал его к себе в кабинет по поводу каких-то проделок. В остальное же время он был добр к нему, внимателен и всегда радовался его успехам по математике. Когда же речь заходила об изготовлении новых приборов по физике, то учитель одним из первых называл имя Вити Кораблёва.
Правда, учителя сильно недолюбливает отец. Почему так, Витя никогда толком не понимал, а просто верил отцу на слово.
Мальчик оглянулся на «школьную гору».
В саду на высоком шесте был виден жестяной флюгер метеостанции, торчали на деревьях осиротевшие дуплянки и скворечники; на белой, заснеженной крыше школьного здания чернели крылья маленького ветродвигателя, который давал электроэнергию для физического кабинета.
Витя вздохнул и отвернулся. Нет, что там ни говори, а всё же хорошие были дни, когда он вместе с ребятами мастерил и флюгер, и скворечни, и ветродвигатель!
Мальчик прошёл километра четыре, когда из-за поворота шоссе навстречу ему неожиданно выскочила зелёная трёхтонка и, обдав снежной пылью, пролетела мимо. В кузове машины сидели колхозники, и среди них Витя заметил отца. Мальчик замахал руками, бросился вслед за трёхтонкой, но та была уже далеко.
Не понимая, почему отец возвращается домой, Витя повернул назад.
Жёсткие, необношенные валенки натирали ему ноги, он еле шёл и только к сумеркам добрался до Высокова. Заглянул в контору колхоза. Здесь было людно: заседало правление с активом. В углу сидела группа школьников.
Сергей Ручьёв что-то говорил. Рядом с ним Фёдор Семёнович писал протокол.
В углу Витя заметил отца. Тот сидел на корточках, нахохлившись, как сыч, и дымил папироской- самокруткой.
Сергей рассказывал об учёбе колхозников. Большинство членов артели уже сейчас посещают агротехнический кружок, созданный при помощи учителей. Несколько человек удалось направить в район, на курсы просоводов.
— Направить — направили, а некоторые уже утомились… на каникулы приехали, — сказал один из членов правления.
— Да, Никита Кузьмич, в чём дело? — спросил Сергей Кораблёва. — Недели не прошло, а вы уже дома?
— Я, председатель, тебе потом доложу… — отозвался тот. — Не ломай собрания.
Неожиданно вошла Марина, протолкалась к столу и что-то шепнула Сергею. Тот покрутил головой:
— Срочное донесение, товарищи… Марина только что по телефону с районом говорила. Кораблёв-то наш того… Вроде как сам себя с курсов уволил… Никита Кузьмич, вы бы объяснили людям.
Кораблёв потушил цигарку и, кряхтя, поднялся:
— Освободите, граждане! Не по годам мне эти курсы. Там одних наук, почитай, полная дюжина: агротехника, машиноведение, ботаника… И не выговоришь, язык заплетается. А у меня мозги задубели, пальцы перо не держат… Да и в сон, признаться, клонит.
— Насчёт сна это в аккурат, — фыркнул дед Новосёлов. — Мы с Кузьмичом осенью на слёте в районе были. Так он все прения проспал и художественную часть вдобавок. Я его бужу, домой пора ехать, а он сердится: «Погоди, Тимофей, ещё петухи не пели».
В правлении дружно засмеялись. Сергей постучал карандашом по столу.
— Давайте по существу, товарищи…
— Давайте! — поднялась Марина. — Я давно о Никите Кузьмиче хочу поговорить. Человек он будто уважаемый, хозяйственный, а вот учиться не желает. И людей в бригаде с толку сбивает…
— Кого это я сбиваю? — спросил Кораблёв.
— А помните, весной что было? Просила я вас с девчатами озимую пшеницу бороновать, а вы такое им наговорили… «Боронование, мол, затея опасная, можем весь хлеб погубить». Чуть тогда всю работу не сорвали…
— Было такое дело? — спросил Сергей.
— За год много чего было, всего не упомнишь… — неопределённо буркнул Кораблёв.
