— Словом, я так скажу, — продолжала Марина: — работает Никита Кузьмич, как мужик доколхозный, от всего нового шарахается. Вот теперь и с курсов сбежал.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Сергей.
Витя, подавшись вперёд, старался рассмотреть в полутьме лицо отца. Ему казалось, что после слов Марины отец должен был подняться во весь рост, подойти к столу и так ответить бригадиру, чтобы та не знала, куда деваться. Но он почему-то молчал и курил цигарку за цигаркой.
— Есть у меня предложение, — сказала Марина. — Не желает Никита Кузьмич учиться — дать ему другую работу в колхозе. Пусть в шорники идёт или в сторожа.
Кораблёв приподнялся и уставился на девушку с таким видом, словно с малых лет не видел её и теперь не может признать.
— Ну Балашова! Ну соседка! Вон ты какая стала!.. — И он, расталкивая колхозников, пошёл к двери.
— Обождите, Никита Кузьмич! — остановил его Сергей. — Что вы взвились прежде срока? Разговор полюбовный идёт. Послушаем, что ещё люди скажут.
Раздались голоса, что просьбу Кораблёва надо уважить и не посылать его больше на курсы.
Слова попросил Фёдор Семёнович. Витя так и подался вперёд: вот когда учитель высмеет отца, сведёт с ним счёты!..
— Легко же вы с человеком разделались! — заговорил Фёдор Семёнович. — «Уважить, освободить»… Слов нет, шила в мешке не утаишь: Никита Кузьмич поотстал от людей, постарел не по годам… Но что в поле он работать умеет, землю понимает — этого у него не отнимешь. И рано ему ещё в сторожа уходить…
Витя всё ждал, что после такого осторожного вступления учитель наконец-то обрушится на отца. Но ничего плохого он не сказал. Он даже посоветовал правлению Никиту Кузьмина от курсов не освобождать, а обязать закончить их, да не как-нибудь, а с отличием.
— Кораблёв у нас не из слабеньких, в азарт войдёт — одолеет.
Члены правления согласились с учителем.
Витя с недоумением поглядывал то на отца, то на Фёдора Семёновича. Вдруг он заметил рядом с собой Костю Ручьёва. Взгляды их встретились.
«Слушай, как учитель на твоего отца нападает! — казалось, говорили Костины глаза. — Все бы так нападали!»
Витя зябко поёжился и выскользнул за дверь. Дома он молча разделся и забрался на печь.
В голове у него всё перепуталось. До сих пор Витя считал отца одним из самых уважаемых людей в колхозе. Никита Кузьмич много лет был членом правления, потом кладовщиком; с его мнением считались, к нему прислушивались. Он отлично знал все колхозные угодья; по его сигналу начинали сев, сенокос, уборку хлебов. Никто удачливее и дешевле Кораблёва не умел купить для колхоза племенного быка или рабочих коней… И вдруг против отца подняли голос. И кто же? Марина Балашова, соседка, молодой бригадир.
Витя ничего не мог понять. А ведь ему всегда так хорошо и покойно было с отцом. Отец был ласков, заботлив, никогда ни в чём не отказывал, всегда вовремя приходил к нему на помощь.
…Вскоре Никита Кузьмич вернулся из правления. Семья села ужинать. Витя сослался на головную боль и от ужина отказался.
За столом царило молчание. Первой его нарушила мать. Она спросила отца, правда ли, что на собрании Марина Балашова предложила ему пойти в сторожа.
— Уже пошло по свету гулять… — Никита Кузьмич поморщился и отложил в сторону ложку. — Марина, она скажет… горяча чересчур!
Он поднялся, зашагал по избе и, всё больше распаляясь, заговорил о том, что в колхозе его не ценят, старые заслуги забыли, люди сводят с ним личные счёты…
Вдруг он остановился: Витя смотрел на него с печки.
— Не спишь, сынок?
— А почему на собрании этого не сказал? — глухо спросил мальчик.
— А ты разве был на собрании? — опешил отец. — Слышал что-нибудь?
— Всё слышал… Били тебя, судили, а ты в уголке сидел, отмалчивался.
Никита Кузьмич часто заморгал глазами и как-то боком отошёл от печки.
— Ладно, ты спи, коль нездоров, спи… — Потом он вспомнил: — Да, мать сказывала, ты в район ко мне собрался. Что за спешное дело?
— Никуда я не собрался… разговоры одни! — буркнул Витя, уполз в тёмный угол печки, как в нору, и закрыл глаза. Ему и в самом деле показалось, что он заболел.
Глава 23. МИР ПОНЕВОЛЕ
Рано утром Витю разбудили голоса. У порога стояла Марина Балашова и торопила отца с завтраком:
— Сейчас в район еду на подводе. Могу и вас на курсы захватить.
— Дай хоть чаю напиться, скаженная! — бурчал Никита Кузьмич.
— Вы поскорее! Чтобы к началу занятий успеть.
— Ты кто такая — буксир, толкач? В ответе за меня?
— А вы разве забыли, что правление вчера решило: обязательно вам доучиться надо. Я вот наших девчат на курсах повидаю, накажу им, чтобы они дремать вам на занятиях не давали.
Галина Никитична с любопытством поглядывала на Витю. Ни вчера вечером, ни сегодня утром он о школе с отцом не заговаривал.
Вскоре Марина и Никита Кузьмич ушли.
Витя сел заниматься и, когда время перевалило за восемь часов, отправился в школу.
На первом же уроке ему вновь передали записку с требованием извиниться перед Фёдором Семёновичем. И Витя, против обыкновения, не порвал её.
В перемены он почти совсем не выходил из класса, из-за чего пришлось крепко повздорить с дежурившим в этот день Костей Ручьёвым.
В большую перемену перед школой разгорелся первый зимний бой. Из-за снежных бастионов летели белые ядра, доносились воинственные крики.
Из окна второго этажа Вите отчётливо было видно, как семиклассники, стягиваясь за дровяным сараем, готовились ударить по восьмому классу с тыла.
И ему вдруг представилось, как было бы хорошо выскочить сейчас без шапки на улицу, предупредить своих о коварстве семиклассников, крикнуть «ура» и первому устремиться на противника.
Но в ладони лежала смятая записка.
Витя вздохнул и отошёл от окна. Потом выглянул за дверь. В коридоре было тихо. Дверь в учительскую приоткрыта, и до неё совсем недалеко. Стоит только постучать, войти, и, может быть, через несколько минут на душе уже не будет так тяжело, как сейчас…
Витя оглянулся и направился к двери учительской. Но зазвенел звонок, и в коридор ворвались школьники. Из учительской вышел Фёдор Семёнович. Руки его были заняты классным журналом, книгами и учебными приборами — предстоял урок физики в восьмом классе.
— Да, Витя, — заметил он мальчика, — в учительской на столе лежит такая большая стеклянная трубка. Принеси её, пожалуйста, в класс. Она нам нужна будет на уроке.
Когда Витя принёс в класс трубку Ньютона (как он потом узнал), ученики уже сидели за партами, только Костя помогал Фёдору Семёновичу устанавливать на столе учебные приборы. Заметив Витю, он поспешно отобрал у него стеклянную трубку:
— Можешь не стараться. Не твоё дежурство.
— А ты гуляй больше…
— Ну-ну, воюющие державы! — сказал учитель. — Поссорились по пустякам, а обиды на целый год.
