Кузьмич убеждал сына не ехать на станцию: дорога дальняя, мороз крепнет, может разыграться пурга.
— Нужно мне… Понимаешь, нужно! Задание у меня! — упрямо стоял на своём Витя.
Костя подошёл к Варе:
— Что он выдумывает? Кто его звал?
— А кто у нас бригадир? Он и звал! — сказала Варя и прикрыла рукавичкой лицо.
— Я?!
— Не сам, конечно… Через связного.
— Через Кольку? — Костя шагнул к девочке, но увидев её лукавые глаза, всё понял. — Ну, знаешь, Варька… это уж чересчур! Да кто я, в самом деле? Бригадир или ноль без палочки?
— Ладно, ладно, потом посчитаемся… Ну как ты не понимаешь! Витя же сейчас как на выселках живёт… на необитаемом острове. Домой к нему никто не заходит, в классе его все чураются…
— Мало мы для него сделали…
— Мало не мало, а до конца ещё не вытянули… Доведись нам без товарищей остаться — с тоски бы взвыли.
— Это уж как есть… Я бы и дня не прожил, — согласился Костя и про себя отметил, что ему с каждым днём становится всё труднее спорить с Варей.
Вскоре восемь широких саней-розвальней выехали за околицу. Впереди ехал Никита Кузьмин, за ним на Гордом — Витя, потом члены школьной бригады, а позади всех, замыкая обоз, погонял Командировочную Костя.
Чтобы сократить путь, Никита Кузьмич решил ехать не через мост, а напрямик, через замёрзшую реку, по которой кто-то уже успел проторить полозьями санную дорогу.
Река была ровная, белая от снега, точно её застелили чистой скатертью, и даже чёрные, неприглядные ольхи на берегу похорошели от серебряного инея. Кое-где среди снега проступали тёмные полыньи — незамёрзшие озерца воды, и над ними курился парок. Но лёд держал прочно и только слегка потрескивал, когда сани проезжали близко от полыньи.
Правда, в одном месте Никита Кузьмич неожиданно остановил свою подводу, вылез из саней и несколько раз прошёлся впереди лошади, проверяя прочность льда. Но потом вновь тронул лошадь и только крикнул едущим сзади, чтобы они увеличили расстояние между подводами.
К полудню возчики были уже на станции.
Быстро нагрузили сани бумажными кулями с удобрением, увязали верёвками, задали лошадям корму и направились в чайную отогреваться.
Здесь было тепло и шумно, на подмостках играл баянист.
Костина компания заняла столик в углу, заказала вскладчину яичницу-глазунью на десять яиц и чай с баранками. Чай попахивал берёзовым веником, яичница была испещрена угольками, но ребятам с мороза всё казалось необыкновенно вкусным.
Варе очень хотелось, чтобы Витя попробовал с ними яичницы и чая, и она показала ему на место рядом с собой. Но Витя, сидевший с отцом за соседним столиком, только пожал плечами.
Никита Кузьмич встретил знакомого колхозника и заказал водки. Первые сто граммов они выпили за встречу, вторые — за давнюю дружбу, третьи — ещё за что-то. Никита Кузьмич быстро захмелел и принялся жаловаться приятелю на свои неудачи в колхозе.
Витя то и дело оглядывался на соседний столик, дёргал отца за рукав, болезненно морщился:
— Ну, хватит тебе, уймись!
Костина компания притихла, забыла про чай.
— Ох, ребята, — сказал вполголоса Вася, — не хотел бы я такого батьку иметь!.. Так вот попадёшь куда — со стыда сгоришь…
— А мне Витьку жалко, — вздохнула Варя. — Он-то при чём?
Никита Кузьмич между тем заказал ещё сто граммов и принялся ругать Сергея, Марину, Фёдора Семёновича.
— Да что он, в самом деле!.. — вскочил Костя. — Людей чернит. Так мы ему и позволим!..
— Погоди… Я сама скажу! — остановила его Варя и подошла к соседнему столику: — Никита Кузьмич, нам же ехать пора. Смотрите, пурга начинается.
— Да… Мы поехали! — поднялся Витя и первый выскочил из чайной.
— Ну-ну, трогайте… я сейчас…
Никита Кузьмич осоловелыми глазами проводил ребят и поплёлся за ними следом. На улице он подошёл к Вите:
— Ты, сынок, лишнюю каплю отцу в счёт не ставь. Я, можно сказать, от расстройства жизни пригубил.
Витя молча подвязывал чересседельник.
— Я, пожалуй, в хвосте поеду… подремлю. А ты передом давай. Гордый, он дорогу найдёт… Умник конь!.. Только через реку его не пускай. С грузом едем — как бы лёд не сдал… На мост держи.
— Знаю!.. Не маленький! — буркнул Витя и первый вывел свою подводу на дорогу.
Поскрипывая полозьями, обоз тронулся в обратный путь.
Глава 26. ЛЕДЯНАЯ КУПЕЛЬ
Мороз крепчал, позёмка усиливалась. Снег, как песок, с шорохом перекатывался по полю. Около каждой сухой былинки быстро вырастали маленькие острогранные сугробики и так же быстро развевались ветром. Дорогу переметало. Шерсть у лошадей на боках заиндевела.
Холод забирался под полушубки, покусывал пальцы на ногах. Ребята, спрыгнув с возов, подолгу бежали вслед за санями, оглушительно хлопали рукавицами, приплясывали или начинали бороться.
Только Витя, нахохлившись, сидел на возу, хотя мороз не щадил и его. Но после пьяной болтовни отца в чайной ему было трудно примкнуть сейчас к ребятам.
«Набрехал, наплёл — ему и горя мало!» — с раздражением думал он об отце, который, закутавшись в тулуп, дремал на последней подводе и далеко отстал от обоза.
Начинало смеркаться. Лошади устали, обоз растянулся. Продрогший Витя то и дело покрикивал на Гордого, торопясь скорее добраться до дому. Его подвода далеко ушла вперёд.
Умный конь хорошо помнил дорогу, и, когда она раздвоилась — вправо путь шёл в объезд на мост, влево — прямо через реку, — он уверенно повернул влево.
Витя вспомнил наказ отца ехать через мост и потянул за правую вожжу. Но за рекой приветливо светились окна в домах, оттуда потянуло дымом печей, донёсся дружный лай собак, и мальчику поскорее захотелось к теплу, к свету.
«Ничего, проскочим», — вяло подумал он и опустил вожжу.
Разбежавшись с заснеженного берега, лошадь вынесла сани на лёд. За день ветер сдул с замёрзшей реки снег, перемёл дорогу, и Гордый брёл наугад, испуганно кося глазом на тёмные полыньи. Но сумерки сгущались, и трудно было отличить, где находилась полынья, где просто лёд.
Неожиданно под полозьями раздался подозрительный треск. Витя вскочил с сиденья и хлестнул лошадь вожжами. Она резко рванула в сторону, сани раскатились и оказались около полыньи. Кромка льда обломилась, заплескалась вода, и воз начал погружаться в реку.
Вите сразу стало жарко. Он выпрыгнул из саней и, дёргая вожжи, заорал на Гордого.
Конь, весь устремившись вперёд, делал отчаянные усилия, чтобы вытянуть воз из воды. Но копыта Гордого скользили, тяжёлые сани тянули его назад, и задние ноги лошади сорвались в воду…
Витя выронил вожжи и кинулся к берегу. Навстречу ему спешили ребята.
— Тонет!.. Лошадь тонет! — хрипло бормотал он.
— Зачем ты через лёд поехал? — сердито спросил Костя. — Мы же кричали тебе!
Ребята подбежали к лошади, ухватились за оглобли, пытаясь помочь ей выбраться на лёд. Но тяжёлые сани глубоко погрузились в воду, хомут сдавливал шею Гордого, и он начал хрипеть.
— Мешки надо сбросить! Лошади легче будет, — сказал Паша Кивачёв.
