— Не до мешков тут! — отмахнулся Костя. — Гужи надо рубить.
Но топора не было, и Костя принялся быстро развязывать супонь, потом чересседельник. Лошадь, освобождённая от оглоблей, с силой рванулась вперёд. Лёд под её передними ногами обломился, и она очутилась по горло в воде. Вместе с ней полетел в ледяную купель и Костя.
Не помня себя Варя пронзительно закричала и бросилась к полынье. Но Паша с Митей успели вовремя схватить её за полы шубейки и оттащили назад. Сами же они плашмя легли на лёд и подползли к краю полыньи. Костя, хватаясь за кромку льда, барахтался в воде. Ребята протянули ему руки и помогли выбраться из полыньи.
Между тем лошадь, ломая лёд, добралась до мелкого места, выскочила на берег и побежала к конюшне.
Костя стучал зубами и не мог вымолвить ни слова. Мокрый полушубок покрылся ледяной коркой, стал жёстким, точно был сшит из луба.
Паша с Митей сняли с Кости валенки, вылили из них ледяную воду, насовали внутрь валенок сена и вновь обули приятеля. Варя сняла с него мокрую шапку и завязала ему голову своим платком.
— Замёрз? Да? — растерянно спрашивал Витя.
С той самой минуты, когда сани провалились в полынью, он, казалось, потерял голову: то бросался бежать в колхоз, то звал на помощь отца. Сейчас Витя предложил собрать из всех саней сено, развести костёр и отогреть Костю.
— Совсем рехнулся! — чуть не плача, прикрикнула на него Варя. — Есть время ждать! Человек и так окоченел… — И она распорядилась: — Ребята, гоните подводы через мост, а мы с Витькой Костю домой поведём.
Витя подхватил Костю под руку и потянул к колхозу.
Но тот вырвался и сам побежал на огоньки. Застывшие ноги слушались плохо, и мальчик то и дело спотыкался. Варя подталкивала его в спину и торопила:
— Да ну же, Костя! Быстрее! Не поддавайся морозу! Шевели ногами-руками…
Наконец добрались до околицы деревни.
— Далеко ещё до Ручьёвых. Замёрзнет Костя! — сказала Варя.
Витя потянул Костю к своему дому, который уже был виден сквозь деревья:
— Давай к нам! У нас тепло… отогреешься!
У Кораблёвых Галина Никитична с матерью переодели Костю во всё сухое, растёрли водкой и, уложив в Витину постель, напоили его липовым цветом.
Мальчик забылся беспокойным сном.
Вскоре явился Никита Кузьмич. Он был мрачен, хмель его прошёл. Заметив спящего в Витиной постели Костю, встревоженных дочь и жену и прикорнувших у тёплой печки сына и Варю, он помрачнел ещё больше.
— Эх, отец, отец! — укорила его Анна Денисовна. — За ребятами не мог уследить!
Никита Кузьмич ничего не ответил и подошёл к Косте:
— Липовым цветом напоили?
— А как же!.. И водкой растёрли, — ответила жена.
— Надо бы ещё малины сушёной достать! — Никита Кузьмич снял со стены тяжёлую шубу и накрыл закутанного одеялами Костю. — Главное, чтоб пропотеть… Пот, он всю простуду выгонит.
В сенях затопали, зашаркали веником. Вскоре в избу вошли Сергей с Фёдором Семёновичем, а вслед за ними Паша и Митя.
Сергей наклонился над Костей. Учитель потрогал лоб мальчика и вполголоса сказал:
— Надо за врачом послать.
— Уже послали, — ответила Галина Никитична.
Никита Кузьмич пригласил Сергея и учителя присесть и немного растерянно признался:
— Вот ведь какая оказия!
— Как же вы, Никита Кузьмич, допустили такое? — покачал головой Сергей. — Парень ледяной воды хлебнул, да и воз с добром потопили… Не похоже это на вас!
— Так говорил же я… знай, школяры, свой шесток, не вяжись за мной. Не послушались!
Паша, думая, что Никита Кузьмич сейчас начнёт бранить Костю, решил не давать его в обиду:
— Никита Кузьмич… так мы же кричали вашему сыну. Зачем он через лёд поехал?
— Ну-ка, Паша, доложи всё по порядку, — сказал Фёдор Семёнович.
Переглянувшись с Митей, Паша начал рассказывать. С каждым его словом Витя всё ниже опускал голову.
Анна Денисовна ахала, с жалостью посматривая на сына. Никита Кузьмич беспокойно мял бороду.
Сколько раз выручал он своего любимца, покрывал перед мальчишками, учителями и соседями все его проделки и шалости! Сколько раз рассудок подсказывал ему, что с сыном надо быть построже, посуровее, но всегда его мягкое сердце брало верх, и он кривил душой, говорил заведомую неправду, делал всё, чтобы только Вите не переживать горьких минут! Неужели же сейчас он не прикроет сына своей широкой спиной, не спрячет его под крыло?..
Никита Кузьмич прошёлся по избе, словно что-то обдумывая, и неожиданно перебил Пашу:
— Моя вина, граждане! Поблажку себе дал, выпил лишку. А Витю в дорогу передом пустил. И что с грузом через лёд ехать опасно — не предупредил, запамятовал. А он ещё дитё, где же ему уразуметь, что беда подстерегает. Так что сына не судите… Все убытки на себя беру…
— Так ли это, Никита Кузьмич? — недоверчиво переспросил учитель и пристально посмотрел на Витю.
И тот, точно покоряясь этому взгляду, медленно оторвался от печки и шагнул к отцу:
— Не надо меня выгораживать!.. Не надо! Натворил беды — сам и отвечу.
— Да ты… ты чего сорвался? — опешил Никита Кузьмич. — Зачем наговариваешь на себя, зачем на рожон лезешь?
— Фёдор Семёнович! Товарищ Ручьёв! — не слушая отца, продолжал Витя. — Я знал, что через лёд ехать нельзя, знал! Отец предупреждал меня. Только я думал, что проскочу… домой скорее захотелось… А вот и зарвался… И Костя из-за меня в воду попал… и воз утонул из-за меня… — Голос у мальчика задрожал, и он бросился в соседнюю комнату.
В избе долго все молчали. Наконец Никита Кузьмич тяжело опустился на лавку:
— Вот и пойми их, сыновей да дочек! Растишь, пестуешь, при случае и душой покривишь, чтобы им только хорошо было, а они вдруг своё: «Не желаю, не надо…»
— Ещё вам урок, Никита Кузьмич! — тихо сказал учитель. — Всё сына от жизни прячете, от товарищей, помягче стелете, стараетесь, чтоб не ушибся. А ведь от жизни не отгородишься. Дверь на запоре — так жизнь, она в окно ворвётся. И одной любовью да жалостью из сына человека не вырастишь…
— Может, ваша-то правда и посильней моей, Фёдор Семёнович, — наконец, невесело усмехнувшись, признался Никита Кузьмич.
Фёдор Семёнович кивнул Сергею и поднялся из-за стола:
— Час поздний… пора людям и покой дать!
Сергей вышел вслед за учителем. Поднялись и Паша с Митей. Только Варя продолжала сидеть у печки. Галина Никитична тронула её за плечо. Девочка умоляюще посмотрела на учительницу:
— Я здесь побуду… Может, Косте потребуется что…
— Иди домой, Варенька… Мы всё сделаем.
Галина Никитична проводила ребят до крыльца. Когда она вернулась в избу, отец по-прежнему в глубоком раздумье сидел на лавке. Мать бесшумно расставляла на столе тарелки, резала хлеб и с тревожным любопытством поглядывала на мужа.
— И чего ты, отец, закручинился? Сынок в года входит, не век же ему за твоей широкой спиной хорониться. По всему видно, парень на свои ноги встаёт. Садись-ка ты ужинать.
— Нет уж… без меня вечеруйте.
Никита Кузьмич постоял около спящего Кости, вздохнул и вышел в соседнюю комнату.
