— Мне тоже очень приятно познакомиться со столь знаменитым сыщиком, — произнес, вежливо наклонив голову, священник. — У нас в провинции все просвещенные люди буквально зачитываются рассказами о ваших приключениях.
— Ну, не такие уж они занимательные, эти приключения. Ватсон просто все здорово приукрашивает, — сказал Холмс. — Давно из колоний, мистер Джерми.
— Нет, только три дня назад я сошел с корабля, мистер Холмс. Должен признаться, что в моей жизни тоже бывали приключения. Вот, хотя бы этот крест, — сказал священник, указывая на большой серебряный крест на своей груди. — Он мне достался очень необычным путем. Я тогда был приходским священником колониального поселения в Ливане. Приходилось много ездить по горным районам, неся слово Божье этим непокорным детям пустынь и гор. Во время одной из поездок нам с проводником пришлось спасаться от ливня в горной пещере. Пещера была огромной. Пока проводник разводил огонь и готовил ужин, я решил ее осмотреть. В дальней стене я заметил пролом. Видимо, раньше он был засыпан, но текущие откуда-то сверху дождевые ручейки постепенно размыли землю, скрывающую пролом. Присмотревшись, я заметил в глубине пролома какой-то предмет. Откопав часть мокрой земли и пробравшись внутрь, я увидел железный ящик. Взяв его, я вернулся к костру. Если бы вы знали, как долго мы с проводником пытались вскрыть этот прочный железный ящик. Наконец, вконец измучившись, мы отломали крышку. Внутри лежал вот этот крест, совершенно истлевшая деревянная коробка, а в ней серебряная табличка с выбитой на ней надписью: «Крест сей прелата Иеронима, почившего в бозе в 1189 году во время похода доблестных рыцарей-крестоносцев. Мир праху его.» Мы не заметили останков прелата в проломе. Видимо они были засыпаны землей и щебнем. Совершив молитву об упокоении души усопшего, мы тронулись в путь. С тех пор этот крест всегда со мной.
Побеседовав еще немного, священник ушел.
— Ну, Ватсон, что вы думаете о рассказе вашего приятеля, — спросил Холмс.
— Вы думаете, Холмс, он приврал немного?
— Немного не то слово, его рассказ просто кишит противоречиями, — сказал Холмс.
- Не раз я бывал буквально на волосок от гибели, — продолжал свой рассказ лорд Рокстон, сидя в окружении восторженных слушателей у камина.
Однажды, путешествуя по африканским саваннам, мы со спутниками разбили стоянку возле небольшого озера. Вечером, сидя у костра, я слушал заунывное пенье моих проводников-туземцев. В глубокой черноте неба ярко сверкали звезды. Из саванны доносились иногда непонятные, немного пугающие звуки. Что не говори, а вот ради таких вечеров после дня тревог и забот и забираются романтики вроде меня к черту на кулички. Я уже собирался идти в палатку и укладываться, как вдруг совсем близко от нас раздался громовой львиный рык. Пение немедленно прекратилось. Туземцы испуганно сбились в кучку поближе к костру под защиту моего карабина. Старший из них, немного говорящий на английском и служивший мне переводчиком, объяснил, что на охоту вышел прайд львов (семья львов). Он сказал, что многие живые души (вы ведь знаете, что многие африканские племена верят в то, что животные также имеют душу) не увидят рассвета. Однако рык больше не повторялся. Постепенно все успокоились, и, оставив караульного, мы улеглись спать. Представьте себе теперь, каково мне было проснуться на рассвете от испуганного возгласа и увидеть нашего часового мирно спящим в обнимку с моим карабином, а весь львиный прайд спокойно разгуливающим между спящими на земле людьми. Я насчитал четыре громадных свирепых льва и девять матерых львиц. Самый огромный из самцов стоял буквально в метре от меня. У меня в кобуре был револьвер, но я даже не пытался его достать. Это было совершенно бесполезно. К счастью, львы видимо ночью хорошо поохотились и были сыты. Побродив по лагерю еще 10—15 минут, они, никого не тронув, вслед за вожаком убрались в заросли. Мои туземцы чуть не убили проспавшего часового, и если бы не мое вмешательство, без жертв в эту ночь все-таки не обошлось бы.
— Ах, милорд, как только вы смогли придти в себя после такого происшествия! — воскликнула миловидная соседка лорда.
— Видимо, милорд, это произошло с вами достаточно давно, — произнес бывший среди приглашенных Шерлок Холмс.
— О, великий скептик опять сомневается в правдивости моего рассказа.
— Что вы, милорд, просто в вашем рассказе есть некоторые неточности.
— Преподобный отец Жозеф, расскажите о вашей жизни в Исландии, — попросила хозяйка дома одного из гостей.
— О, мисс Фишер, ничего особо интересного со мной там не происходило. Обычная угодная Богу работа по просвещению душ заблудших во тьме неверия туземцев-эскимосов. О, хотя нет, одно забавное происшествие со мной все же произошло. Я объезжал тогда восточные поселения туземцев, используя короткое лето. За день проводил по 2—3 полных службы, просветляя души заблудших. Ночевать приходилось в иглу туземцев. Однажды вечером, устраиваясь на ночлег, я зажег привезенный с собою керосиновый фонарь. Мне очень не по душе запах, издаваемый жировыми светильниками туземцев. В темноте позднего вечера яркий свет фонаря возле моего иглу привлек целую толпу туземцев. Они, как малые дети, дивились такому чуду. Вождь туземцев спросил меня, не соглашусь ли я поменять фонарь на три самых красивых девушки племени. Но я отказался. Я спокойно проспал ночь, а утром, когда стал собираться в дорогу, обнаружил, что мой фонарь пропал. Сколько я ни допрашивал, ни усовещал вождя племени и его приближенных, они не сознавались в воровстве. Вождь коварно заявил, что фонарь приглянулся местному духу моря. Вот дух его и забрал. Так я и уехал, не найдя пропажи.
— Как вам, наверное, было трудно там жить, — посочувствовала хозяйка дома священнику.
— Я думаю, святой отец слегка приукрасил свой рассказ, — вставил фразу в разговор Шерлок Холмс, — по крайней мере, дважды он был неточен в повествовании.
— Курды очень странный народ, они во многом непонятны нам, европейцам, — продолжал свой рассказ, глядя на пламя камина, лорд Рокстон.
Скажите, господа, — обратился он к присутствующим в курительной, — бросится ли кто-нибудь из вас в одиночку, вооруженный только клинком, на полуроту солдат неприятеля, наводящих на вас мушкеты, заведомо сознавая, что идет на явную, бесполезную гибель?
Думаю, вряд ли, господа. Это ведь, очевидно, нелогичный, неразумный поступок. А мы, европейцы, поступаем по возможности логично, разумно. Или вот еще, кто из вас, будучи приговоренным вашим хозяином-работодателем к смерти за незначительный проступок, способен в последней молитве просить у аллаха милости для пославшего вас на казнь?
А как курды относятся к своим лошадям? Для воина-курда лошадь — это товарищ, друг, брат, кормилица и прочее, и прочее, и прочее. И не только к лошадям. Однажды я наблюдал, как хозяин дома, где мы остановились на ночлег в своих странствиях по Афганистану, как равного встречал тонкорунного барана, приведшего стадо коз и овец домой с пастбища. Представляете картину, к дому плотной массой, вздымающей тучу пыли, бредет стадо овец, баранов, коз и козлов. Пастушок где-то потерялся позади в клубах пыли. А впереди, в 8—9 ярдах, гордо подняв голову, выступает громадный красавец-вожак с длинной пушистой шерстью и тяжелыми полукружьями рогов. Хозяин дома выходит ему навстречу, они останавливаются. Стадо тут же покорно замирает в ожидании. Хозяин протягивает вожаку кусок лепешки. Тот, не спеша, степенно обнюхивает ее, неторопливо берет лепешку губами и начинает жевать. Хозяин спокойно стоит и смотрит на вожака, даже не думая его подгонять. Потом они рядом медленно входят в ворота, и стадо послушно втягивается за ними во двор. Думаю, этот хозяин-курд даже к своим женам относится с меньшим уважением.
Культура курдов складывалась веками, мало при этом изменяясь. Думаю, что курды в 14—15-м
