— Со свадьбой ты его тоже кинула?
— Да вы что! — ахнула Гера. — Вы что такое про меня подумали?!. Что я замуж собралась?!. Я — еще маленькая! Замуж на кого-нибудь выходить!.. Я еще нагуляться не успела… Ну вы, дядя Миша, даете!
Я пошарил в красной пачке, вытянул сигарету и закурил. Что-то, ни с того, ни с сего, мне захотелось.
Закурил и сказал:
— Ну-ка, посмотри на меня своими честными глазами.
Гера повернулась ко мне и уставилась на меня, словно бы мы начали играть с ней в гляделки, не моргая.
— Теперь скажи что-нибудь… Хорошо обманывать других или нет?
— У вас кто-то есть… У вас, правда, дядя Миша, кто-то есть, какая-нибудь девушка? Которую вы любите?
Я так и знал… Давно нужно было об этом сказать. Не понимаю, почему я этого не сделал раньше. Медлил, медлил и медлил…
— Правда.
— Она ждет вас в Москве… Поэтому вы так туда разогнались… Она красивая?
— Гера…
— Что, Гера? Что?.. Я уже семнадцать лет Гера… Все Гера да Гера, — и ничего больше…
Глаза ее заморгали, часто-часто, и покраснели. Она отвернулась от меня, я подумал, что она заплакала, и сказал:
— Я сам не понимаю, что делать… Не думал, что так выйдет… Ты прости меня… Если сможешь.
Гера опять повернулась ко мне. Глаза ее оставались покрасневшими, но она не плакала.
— А это мои проблемы. Да?..
Визажист пришел, нормальный такой парень, лет двадцати пяти, — не его вина, что в своем деле он ни шиша не петрил. Каждый устраивается в жизни, как может.
Мне он, конечно, удивился. Даже несколько изменился в лице. Но принял плюшку, как настоящий мужчина, с достоинством… Так что неудобно стало, — мне.
И я решил, привезу Геру в Александров, отведу в общежитие, поцелую на прощанье, — и все. Нельзя, из жалости, кошкин хвост рубить по частям. Себе дороже получается… А ей — так еще дороже.
Так что мы все трое — молчали. И не задавали друг другу лишних вопросов.
Казенное имущество отнесли в хозблок. Гера одела такие же джинсы, как у меня, почти такие же кроссовки, и похожую ковбойку, но только с синими клеточками. Наверное, и Птица, и Гера покупали амуницию в одном секондхенде.
— Ничего, что я с вами? — спросил я визажиста.
— Мне-то какая разница, — пожал он плечами, — там места мной не купленные.
— По шее не получишь? За самоволку? — спросил я. — Батька, наверное, знает, про ваше предприятие.
— Ему-то какая разница, ему-то как раз, и все равно… Вернемся ни с чем, только посмеется. А что найдем, — оброк заплатим. С имущества… Только и всего.
Я взял у Геры сумку, которую она не хотела мне отдавать, а хотела тащить сама, перекинул ее с рюкзаком через плечо, — и мы тронулись.
К месту сбора…
Долго шли по вытоптанной дорожке по лесу. Уже темнело… Наверное, солнце зашло, — а в лесу темнеет быстро.
Было не весело. И мне все не нравилось… Особенно не нравился себе, — я сам.
Сбор у них был у каких-то полутемных сараев. Там, на самом деле, толкалось довольно много людей, и стояло две грузовых машины.
Одну из которых я узнал.
Это был «Бычок» Птицы. У него над водительским местом висел вымпел «Передовику социалистического соревнования».
Мы бросили вещи к стене сарая, визажист тут же куда-то ушел, — ему не понравилась наша компания. Гера же делала вид, что не знакома со мной, — а поскольку нас никто друг другу не представил, то и разговаривать со мной нет никакой возможности.
Я все смотрел, отыскивая в полутьме Птицу, — но увидел не его, а Олега Петровича. Собственной персоной.
— Привет, — крикнул я ему. — Вот уж не ожидал от вас такой легкомысленности.
Он подошел, поздоровался со мной за руку.
— Это — Гера, — сказал я.
Он кивнул ей и улыбнулся:
— Да ты парень, я вижу, не промах, такую знатную девку себе отхватил.
Гера фыркнула, и больше ничего не ответила.
— Потянуло, — сказал он смущенно. — Я в детстве собирался искать библиотеку Ивана Грозного. Так и не собрался… А здесь такое дело, всего лишь прокатиться с ветерком. Наверное, застоялся в своем стойле, нужно проветриться.
— Жена отпустила?
— У нас, в отличие от вас, городских, глава семьи — мужик… Как мужик сказал, так и будет… Да и при слове «золото», она отпустит куда угодно, — хоть на смерть.
— Зачем вы так?
— Затем, что побудешь лет пятнадцать-двадцать в женатом состоянии, — все поймешь…
— А Птица почему?
— Этот выцыганил у тебя тельняшку, и теперь — герой… Так что, — потянуло на подвиги.
— Мы — махнулись.
Олег Петрович прислонил к стене сарая свою мелкашку и присел рядом с нами.
Следом показался и Птица. Он возник из темноты, вгляделся в нас повнимательней и, узнав, расплылся в широченной улыбке.
— Друзья собираются вновь! — воскликнул он довольно.
Был он в десантном камуфляже, который при столь малом естественном освещении делал его почти невидимым, и в своей знаменитой тельняшке. Подстригся он на лысого, но впереди оставил небольшой чупчик, — знак крутого десантного «деда». Обрез был на его груди, наподобие автомата, — Птица так и дышал уверенностью и оптимизмом.
— А ты что здесь делаешь? — удивился он, узнав Геру.
— Домой вот собралась, — сказала она.
— Слышали новость, — сказал он, — с нами едет какой-то крутой мужик, его здесь зовут Дядя… Говорят, если уж он подвизался, то, значит, наше дело верное. А не туфта.
Гера прыснула, тут же отвернулась, чтобы не видели, что она смеется, — но плечи ее заходил ходуном.
— Что это с ней? — спросил Птица. — Эй, ты чего?
И не дождавшись от Геры ответа, обратился ко мне.
— Мишка, ты общее собрание, наверное, пропустил… Значит так: все, что найдем, делим на количество присутствующих. Выбывшие, — не в счет… То есть, если тебя, к примеру, по дороге подстрелят, как тетерку, то ты в дележке уже участия не принимаешь. Если раненым, но добрался, то — да, а если покойник, то уже, извини, — нет. Ничего тебе не перепадет… Все делим поровну. Прямо там, на сундуках… Сейчас ждем минут десять-пятнадцать, кто подойдет, и заводимся.
— А почему на ночь? — вспомнил я Герин вопрос.
— Для неожиданности, — сказал Птица, — это такой план… К утру будем на месте. Там перекантуем день, и так же вечерком — обратно… К следующему утру — дома… Я себе мотоцикл куплю, «Судзуки», — сниму с него глушитель, и буду гонять по деревне. Никто не заснет!..
— Покурим на дорожку, — предложил Олег Петрович, — у кого что есть… А тебе, дедушка усушенный, я скажу: запомни, — гладко было на бумаге…
