– Дело идет.
– А что ты пьешь? Дай-ка попробовать. Фу, какая гадость! Ужасно сладко! Фу! А из чего это сделано? Из малины? Фу, ну и дрянь! Малина, говоришь? Тьфу!
Чудно, но она была как наэлектризованная. Я сказал, что не стоит волноваться, что расследование не стоит на месте и продвигается вполне неплохо. Так что пусть не беспокоится. Я ее действительно успокоил. И, воспользовавшись случаем, взял у нее на пятьдесят евро зелья.
– Но все же, – спросила она, снова спустившись к нам с весами, – как долго еще этот негодяй будет разгуливать на свободе? Сколько можно, черт возьми?
– Представь себе, тиски сжимаются. Но больше я тебе ничего не могу сказать.
– Я тебе уже говорила, что участвовала во
После ухода Жозе Крис осталась сидеть на диване рядом со мной, подогнув под себя ноги, прижимая к животу маленькую подушечку и глядя куда-то вдаль. Я погладил ее по голове. Мы вновь стали друзьями – не без вмешательства Святого Духа.
– Посмотрим, что будет, – сказал я с легким вздохом. – Постарайся все же пользоваться презервативами, что еще я тебе могу сказать. Ну, сделай мне такое одолжение. Не надо больше рисковать. Остановись! Постарайся, чтобы они всегда были у тебя под рукой. Постарайся о них не забывать. А если он вздумает возражать, я сам с ним поговорю. Мне это не трудно.
– Ох, ну, пожалуйста, смени тему. Ладно?
– Не имеет значения, что подумает этот парень! Да он же заставляет тебя плясать на краю пропасти! Вот, например, он тащит тебя на эту демонстрацию! Тоже мне, умник выискался! На эту проклятую демонстрацию!
– Во-первых, никто меня туда не тащит. Я иду сама, по своей воле. Он меня никуда не тащит, если хочешь знать. А тебе я очень признательна, да, спасибо за то, что ты думаешь, будто я не способна иметь собственных убеждений и их отстаивать. Спасибо, Натан. Спасибо за комплимент.
– Ну, давай, прикидывайся дурой! Давай, покажи, какая ты идиотка! Можешь меня не стесняться. Продолжай в том же духе!
– Я что, не права?
– Послушай меня… Черт! Ты что. слепая? Неужели вы не видите, что ветер задул в другую сторону? Раньше вы им наносили удары, но сегодня? Что происходит сегодня, ты не понимаешь? Они же вас поимели! Да еще как поимели, должен я тебе сказать! И свалили на вас ответственность за все беды этого мира! Ловко придумано, ничего не скажешь! Сама сообрази, Крис, они все переложили на вас, всю вину, а вы получили по полной, вы не ожидали такого! Может, это неправда? Скажешь, неправда? Кто сегодня выступает против прогресса, против роста благосостояния, против величия Запада? Кто? Кто у нас сейчас ходит в мракобесах, во врагах нации, в могильщиках нашего экономического успеха? А? Ты не слышишь, как они над вами насмехаются? Они же все снова взяли в свои руки, вот я о чем! Ты мне говоришь, правда на вашей стороне? Но ваша правда ничто перед их ложью. Надеюсь, ты сама это понимаешь. Ответь же, успокой меня, Крис. Стоит вам раскрыть рот, они запихивают ваши слова вам же в глотку! Они выбивают у вас почву из-под ног! Это превращается в игру. Ведь это так легко – провести идеалиста! И не важно, что они тянут резину. Они просто ждут удобного случая, чтобы вас окончательно раздавить, и вы вскоре предоставите им такой случай. Что это такое? Черт возьми, что это такое? Склонность к самопожертвованию?
– Увы, к сожалению, я не могу тебе все это объяснить за пять минут. Потому что тебя это никогда не интересовало. Потому что ты никогда не хотел разделить со мной мои интересы. Ну вот, и теперь мы с тобой говорим на разных языках, сам видишь.
Тут позвонил Марк, чтобы сообщить, где проходит очередная вечеринка. Я слышал в трубке голос Паулы и взрывы смеха. Я посмотрел на Крис и сказал Марку, что сейчас приеду.
– Желаю хорошо повеселиться, – сказала она мне.
– Непременно, – ответил я.
На протяжении нескольких месяцев после того случая, что, вероятно, и разрушил наш брак, мы с Крис извергали языки пламени, а потом вдруг страсти улеглись, и мы застыли, как статуи, и – от себя-то что скрывать – все идет к тому, что скоро превратимся в две горстки праха. Будем рассуждать здраво. Даже если мне казалось, что есть еще некоторые вещи, которые волнуют нас обоих, то их, надо признать, оставалось ничтожно мало. И я, конечно, был в данной области более чувствителен, чем она. Иногда я замечал, что она заглатывает мою приманку, поплавок погружается в воду, леска натягивается, и между нами возникает контакт, очень интенсивный и очень кратковременный. Потом я даже думал, не пригрезилось ли это мне… Да, сохранялись еще какие-то нити, каким-то чудом, и можно было бы подумать, что если соединить их вместе, то… Да, возможно… Но я не особенно в это верил. Секс – разве что, но не более того. В остальном мы с ней теперь говорили на разных языках. Кстати, не я это придумал…
Я переживал очень странный период в жизни, можете мне поверить. Не говоря о Мэри-Джо и Пауле, создававших массу проблем. Не говоря о литературных неудачах, которые, замечу, я стремился преодолеть, работая над черновиками, как советовал Фрэнк… В общем, я переживал период, когда в моей жизни нарушилось равновесие, прежде всего – на работе.
Обстановка там была – хуже некуда. Мои отношения с Фрэнсисом Фенвиком резко испортились после той безобидной шутки, которую я сыграл с Полом Бренненом. Атмосфера вокруг меня создалась просто адская. Запахло отставкой – один раз я сам подал рапорт, а в другой раз мой начальник этого потребовал; он мне угрожал всевозможными санкциями, а я в ответ едва не сказал ему, что заложу его дочь, если он станет меня доставать. Да, атмосфера была просто жуткая, можете себе представить. Только этого мне и не хватало. Да плюс вот еще что, совсем выше крыши: поступила жалоба от Пола Бреннена, обвинявшего меня в том, что я его преследую.
От меня шарахались, как от человека, ступившего в дерьмо. Сослуживцы меня избегали. Можно подумать, что немилость ко мне начальства была заразна. Мэри-Джо считала, что я преувеличиваю, но каково бы ей пришлось на моем месте. Как только я приходил, разговоры прекращались, все отводили глаза в сторону, поворачивались ко мне спиной. Приятельствовать со мной было теперь не ко времени. К тому же и жена моя была политической активисткой.
Многие задавались вопросом, не потому ли я так взъелся на Пола Бреннена, не был ли я немного заражен идеями жены. А может, я красный, вроде тех, с которыми имели дело их отцы. Нечто в этом духе. Разрушитель общества. Но кому бы пришло в голову разрушать общество, от которого и так остались одни руины?
Притом другие – Крис и ее приятели – тоже мне не доверяли, получалось просто гениально. Где бы я ни оказывался, я всюду находил поддержку. Чувствовалось, что меня любят.
Я посылал Мэри-Джо побольше разузнать о готовящейся демонстрации. Я смотрел, как она удаляется в своих синих саржевых брюках, лоснившихся на заднице, и слегка морщился. Я уже об этом говорил. Я уже рассказывал о том самом пикнике, когда обнаружил, что у нее толстые ляжки. Ну, так вот, не только ляжки, и это факт. Ну разумеется, в этом не было ничего страшного, но и ничего особо хорошего тоже. Неужто меня ждали новые испытания?
Будто мне без этого мало было! Будто моя жизнь и так не была достаточно сложной. С неясными перспективами. И я стал еще чаще заниматься с Мэри-Джо любовью, словно хотел заклясть судьбу и избежать участи, которая могла бы повредить нашим отношениям. Я овладевал ею, по крайней мере, раз в день, не важно, была она в штатском или в форме (мне больше нравилось в форме: я оставлял на ней только рубашку и галстук, иногда каскетку). Она понять не могла, в чем дело, думала, что тут сказывалась жара, но в действительности я ввязался в борьбу, доводившую меня до бешенства. И не собирался проигрывать.
Мы занимались любовью у Пата и Анни Ублански, они приготовили нам барбекю в саду и ждали нас, чтобы всем вместе сесть за стол, а мы с Мэри-Джо – которая пыталась меня отговорить – в это время лихорадочно трахались в их крошечном сиреневом туалете, изукрашенном, словно кукольный домик.
