Мы занимались любовью у Риты, новой приятельницы Мэри-Джо, предоставлявшей в наше распоряжение свою квартиру. И в задней комнате парикмахерской Дерека, где готовились снадобья и сушились полотенца (что было очень кстати). На улочках по вечерам, со скоростью молнии. В комиссариате. В моей или в ее машине. У нее дома. В лифтах, на лестницах. Словно я боялся, что она вот-вот исчезнет.
А с другой стороны, имелась Паула с жалобами на то, что она ничего от меня не получает. Она горько сетовала. Иногда мастурбировала по ночам, думая, что я сплю, а я чувствовал, как ездит простыня, слышал, как она постанывает и сплевывает в руку.
По утрам она прижималась ко мне всем телом и что-то мурлыкала, а я смотрел, как на потолок слой за слоем ложились краски зари, вплоть до желтого, словно лепестки лютика. Она готовила завтрак в те дни, когда я не ходил в гимнастический зал, а делал зарядку дома. У нее тогда бывало прекрасное настроение, а у меня возникало приятное ощущение, что в доме есть женщина, кто-то, с кем можно перекинуться парой слов, прежде чем на тебя обрушится хаос дня.
– Ты ни черта не понимаешь, – твердил мне Марк. – Честное слово, ты меня просто поражаешь! Ведь никого лучше тебе не найти!
– Правда? Ты так думаешь? Но ведь, понимаешь, это как-никак ответственность.
Чтобы покончить с этим разговором, я принялся стричь газон, а он взялся подравнивать изгородь.
– Но как это тебе удалось ни разу ее не трахнуть и при этом заставить ползать у своих ног? Я был бы рад, если бы ты мне это объяснил. А заодно расскажи, почему ты предпочитаешь трахаться с другой.
– Марк, ну какой ты странный! Это невозможно объяснить. Смешно, ей-богу! Я же тебя не спрашиваю, как ты можешь трахаться с Евой.
– Ну, это как раз просто. Она делает мне подарки. И не забывай, я работаю на нее.
– Согласен, но разве ты думаешь жениться на ней, завести детей? Видишь ли, трахаться – это одно, а жениться – совсем другое. И не слушай, что болтают… Старина, женитьба – это целое дело, я знаю, что говорю!
По вечерам, когда Ева приглашала нас поужинать в городе, мы представляли собой две весьма странные пары, каждый чудно выглядел рядом с другим. Иногда, когда мы шли по тротуарам, расталкивая попрошаек и пьянчуг, обходя жалкие останки телефонных будок, не глядя на драки, морщась от воя сирен пожарных машин и «скорой помощи», я задавался вопросом, где же кроется ошибка.
– Так оно и есть, каждый живет сам для себя, – доверительно сообщила мне однажды Ева, в то время как наши спутники о чем-то спорили в баре. – Настали новые времена, мой дорогой.
– И тебе это не мешает жить? Тебя это вполне устраивает? Тебе всего хватает, да? Ева, тебе крупно повезло.
В этом заведении скорее можно было раздобыть кокаин и шампанское, чем какую-нибудь еду. Размышляя над моим замечанием, Ева проворно соорудила несколько дорожек, и мы быстренько словили кайф. Приободрившись, Ева перешла в наступление:
– Послушай, дорогой, что я тебе скажу. Я богата, у меня отменное здоровье, и мы прекрасно ладим с твоим братом. Так чего же мне может не хватать, как по-твоему?
Я оглянулся и вздрогнул, увидев, какие люди толкутся вокруг нас. Мы устроились в стальных «коконах». Вход в заведение бдительно стерегли охранники, диски крутила девица в татуировках, которую все рвали друг у друга из рук на протяжении последних двух месяцев; несколько молодых актрис уже нажрались; молодые люди были в фирменном шмотье, все говорили друг другу гадости, все рвались войти в круг почитателей своих кумиров, не исключая возможности даже вскрыть себе вены при необходимости, туалеты были битком набиты, какая-то дама в вечернем платье пересекала зал на четвереньках; в нарядах преобладал черный цвет, лица у всех были тщательно накрашены, парни коротко пострижены, они качались в роскошных залах, платили за абонемент по пять тысяч евро, а девицы – еще больше за счет дополнительных услуг; и, несмотря на то что создавалось впечатление, будто ты живешь в каком-то сказочном мире, где будущее заведомо не предполагает никаких проблем, печальная действительность без устали стучалась в двери.
А печальная действительность состояла вот в чем:
– А надолго ли все это, Ева?
Я поднял бокал и подмигнул Пауле, посылавшей мне воздушный поцелуй издалека, поверх голов своих почитателей, которые, увидев меня, с тревогой задавались вопросом, не входит ли снова в моду стиль битников, – она сама мне об этом рассказывала.
Вновь сосредоточив свое внимание на Еве, я едва не выронил бокал. У нее на лице застыло странное выражение: она побледнела, сжала губы. Я подумал, что она, наверное, заметила в толпе кого-то из своих врагов, человека с таким же змеиным жалом, как у нее, или даму в точно таком же наряде (в таких же тряпках за бешеные деньги).
–
– Ну, Ева, все это – твое отменное здоровье, твое богатство, твой роман с Марком, – протянул я, наблюдая за клоном Бритни Спирс, – девица мне улыбалась, но я не мог ее вспомнить. – Ева, ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
Ева была моим верным другом, и я не собирался рассказывать ей сказки. Одновременно я размышлял об этой девице, клоне Бритни Спирс, ломая голову, где же мы все-таки могли познакомиться.
Надо было как-то поддержать прервавшийся разговор, и я сказал:
– Ты, Ева, думаешь, что у тебя ни в чем нет недостатка, но ты ошибаешься. Не в твоей власти сохранить это навечно.
Пучок пестрых лент трепетал перед решеткой вентиляции, представляя собой приятное зрелище, я залюбовался этой сверхъестественной легкостью.
– Я говорю не о сегодняшнем дне, а о завтрашнем, о том, что будет, когда ты станешь старой и безобразной. Тогда мы с тобой подведем итоги. Посмотрим, достаточно ли мы были изворотливы.
Встретившись с остановившимся взглядом Евы, я спросил себя, понимает ли она, что я ей говорю, слышит ли она меня, или ее мысли блуждают где-то далеко.
– Потому что, видишь ли, Ева, недостаточно осознать, что времена изменились, и шутить насчет того, что теперь каждый живет сам для себя, потому что радоваться тут нечему. Возьмем для примера хотя бы тебя. Что будет через несколько лет, когда Марк тебя бросит ради своей ровесницы? Что у тебя останется?
Она могла ломать голову сколько угодно, я сам знал ответ. Этот вопрос я задавал себе тысячу раз с тех пор, как передо мной замаячил призрак сорокалетия, тем более после того, как Крис приняла решение положить конец нашей совместной жизни. Кстати, вот чья слепота меня тоже поражала! Но можно ли поднимать серьезные вопросы в таком неподходящем месте? Я сам улыбался при виде всеобщего легкомыслия и был при этом в прекрасном расположении духа.
– И не думай, что тебе удастся выпутаться при помощи одной из твоих пресловутых уловок, – продолжал я, обращаясь к Еве, которая качала головой с ошарашенным видом. – Не думай, что ты умнее всех! Не забудь, что мы с тобой уже пересекли определенный рубеж. Не будем пудрить друг другу мозги. Настало время посмотреть в лицо действительности. Скоро у нас останутся одни глаза, чтобы плакать, поверь мне. Ну и к чему это бегство от реальности? Скоро мы оглянемся и обнаружим, что на беговой дорожке мы совсем одни. Представляешь эту картину? Мы будем стоять там, задыхаясь от бега, обливаясь потом, с разрывающимися легкими, сердцем, готовым выскочить из груди, и не увидим вокруг ничего, кроме бесконечной пустыни. И какими же жалкими тряпками мы будем выглядеть!
Вдруг я заметил, что где-то наступил на жвачку. Я повозил подошвой по блестящей алюминиевой ножке стула, потом по ковру.
– Вон, посмотри на Марка, – продолжал я гнуть свою линию. – Сама беспечность. Я его обожаю, ты же знаешь. Не помню, к чему это я, но я его обожаю. Надеюсь, он вскоре примет решение устроить свою жизнь. Может быть, в один прекрасный день он появится в сопровождении детишек, которые будут цепляться за его штаны.
Вдруг Ева вскочила и бросилась в туалет. Я смотрел ей вслед и думал, что мои речи ее особо не заинтересовали. Она предпочитала политику страуса. Платить за сеансы ультрафиолета, чтобы всех обмануть. Нет, эти люди меня удивляли! Да, Ева и ей подобные повергали меня в изумление. Можно ли,
