– Слушаю вас, опекун…
Ноздри Вышаты злобно раздувались. Свет усмехнулся про себя: Медоносу следовало немедленно улечься в постель, под крылышко к какой-нибудь девице. Или – на худой конец! – хотя бы взять в руки шпагу.
– Вы глупец, Сморода! Токмо сумасшедший мог применить активные действия против одного из агентов Остромира. Я поражен. – Вышата сплюнул на тротуар. – И это человек, который всерьез претендовал на должность Кудесника!..
Свет отметил про себя прошедшее время глагола «претендовать» и сказал:
– Я не применял активных действий, опекун. Там было неизвестное заклятье… А кроме того, откуда я мог знать, что передо мной агент Остромира? Кто, интересно, мог мне сообщить такое? Разве лишь тот, кто пытается держать под шляпой самого Кудесника…
Выпуклые глаза опекуна недобро сверкнули, сузились.
– Вы играете с огнем, Сморода! Не забывайтесь, ныне вы – всего лишь один из сыскников министерства. А в палату чародеев, с вашими последними успехами, можно на следующих выборах и не попасть. Место там не пожизненное!.. К слову, для начала след еще пройти через Контрольную Комиссию.
Свет, в свою очередь, смерил Медоноса с ног до головы:
– Не волнуйтесь так, опекун! На мне нет вины за смерть этого несчастного… Так что через Комиссию я пройду без проблем. – Он тоже сплюнул на тротуар. – А если вы будете слишком наступать мне на пятки, я найду способ известить Остромира о том, кто сообщил чародею Смороде об агентах Кудесника. Остыньте немного, а то как бы зад не припекло!..
Вышата несколько мгновений постоял, с ненавистью глядя на Света, потом засунул руки в карманы плаща, повернулся и зашагал прочь.
Свет включил Зрение. Удовлетворенно вздохнул: в ауре опекуна просматривались краски легкого страха. И принялся ловить трибуну.
Вечерний чай ему ныне принесла Ольга. Поглощенный мыслями о происшедшем Свет по первости не обратил на это никакого внимания, но затем спохватился:
– А что, Забавы до сих пор нет?
– Она плохо себя чувствует.
– Плохо себя чувствует? – удивился Свет. Но тут же вспомнил дневной разговор и все понял. – Хорошо… Вы свободны. Я сам отнесу поднос на кухню.
Ольга, бросив-таки на хозяина любопытствующий взгляд, вышла.
Свет отхлебнул из чашки и поморщился: Забава заваривала чай лучше. Впрочем, наверное, он придирается…
Мысли вернулись к вечернему происшествию.
Интересно, доложил Медонос Кудеснику об очередном промахе чародея Смороды или нет? В общем-то, должен был, если погибший действительно являлся человеком Остромира… Может, вызвать по зеркалу Всеслава Волка, поговорить с ним?.. А впрочем, это не выход? Ну узнает он, что Кудеснику все известно, а дальше?.. К тому же, Волк хорошо чует, куда ветер дует. И буде Сморода впал в немилость, Остромиров секретарь наговорит ему все, что угодно. Окромя правды!.. Нет, чародею надлежит быть терпеливым и выдержанным. Тем паче если оный чародей работает в сыске…
Теперь мысли перескочили на нынешних гостей.
Странные гости и странные разговоры. Пожалуй, он бы мог поверить в любую чушь, но только не в то, что княгиня Нарышкина, замужняя великородная женщина, влюбившись в волшебника, пошлет к нему собственную служанку. Так и ославиться недолго!.. А с другой стороны, в литературе подобных примеров сколь угодно. Может, сочинители не знают жизни? Или ее не знает чародей Сморода?..
И тут ему пришло в голову, что Ярик с Радомирой могли приехать сюда вовсе не по воле княгини и княжны Нарышкиных. А что если их прислал варяжский лазутчик? Ведь коли он был способен управлять в схватке телом волшебника, почему бы ему не сладить с парнем и девицей, кои далеко не волшебники?..
Свет вспомнил свое недавнее ощущение. Колеблющийся и крутящийся вокруг него воздух… Скрипучие паутинки, касающиеся сердца… И полная уверенность в том, что ворог уже на берегах Волхова…
Теперь Свет в этом так уверен уже не был: ведь с ним в тот момент произошло нечто доселе неиспытанное… А может, он всего-навсего попал под побочное действие заклинания, жертвой которого пал кучер таинственной трибуны… Кто знает?!
Все-таки жаль, что волшебные зеркала – связь ближнего действия! Вызвал бы сейчас ключградский особняк Нарышек, поинтересовался, не знает ли князь Белояр, с какой целью его слуги пожаловали в столицу! А может, и Снежана бы случайно в зеркальной… Нет, не может! И нечего забивать себе голову дурью! Княжна Нарышкина – это вам не горничная чародея Смороды! Вы, сударь, даже Забаву-то ныне приболеть заставили! И вообще…
Что «вообще» – Свет придумать не успел: накатило какое-то странное чувство. Словно он шел себе по гладкой и ровной дороге, а она возьми и оборвись. И вот перед ним – овраги да буераки, а как по ним ходить – неведомо. Не научен…
И родилась в сердце злоба. Но это была не та злоба, порождение души не разрядившегося вовремя колдуна, это была злоба на чародея Смороду, на собственные незнание и неумение там, где миллионы дюжинных людей чувствуют себя как дома. И он понял одно: сию злобу постельными упражнениями со служанкой из души не изгонишь – она требует каких-то иных деяний. Вот только знать бы – каких?.. Наверное, кто-то знает. Да только не он…
И потому остается ему немногое – допить чай. Отнести поднос с посудой на кухню. И отправляться спать.
Сон, увы, не приходил.
Впервые за много лет Свет ворочался с боку на бок, вставал и пил воду, поправлял под собой простыню, пытался считать до тысячи, а потом и до двух тысяч. Аки человек с нечистой совестью…
Ничего не помогало.
Опосля получаса эдаких мучений он почти решился позвать Забаву. Но вовремя вспомнил, что муж Любы Казаковой, когда она вернулась от своего ратника, ее к себе в постель больше не приглашал. Наверное, он знал, что делал…
А потом нагрянуло уже знакомое.
Плотный мрак опустился на спальню. Вновь протянулись от Света через подлунную легкие, но прочные паутинки. Вновь он ощутил свою связь с неведомым миром зла. На этот раз ниточка между ним и оным миром больше походила на гигантскую трубу, и труба эта быстро очистила его душу от злобы. Пришло умиротворение. И сразу – мысль о том, что зла в мире зла сейчас добавилось…
Это была неприятная мысль, обвиняющая его в бездумности и жестокости, и надо было тут же доказать себе, что он серьезен и сердоболен…
Свет нащупал паутинки, ведущие к двум несчастным девицам.
Почему бы этим паутинкам тоже не превратиться в трубы – только ведущие не от него, а к нему. И как из него высосали злобу, так он высосет несчастье.
Тут его, однако, ждало разочарование. Быстро выяснилось, что если злоба представляет собой некую субстанцию, на которую можно воздействовать физически, то несчастье оказалось неуловимым. Похоже, оно складывалось из многих составляющих: то невозможности увидеть далекого и желанного, то – увидев его, наконец! – из невозможности поговорить, а все-таки поговорив, – из невозможности коснуться; и била несчастную нервная дрожь, и бросало в жар да в холод; и всякий раз, достигнув очередной ступени несчастья, жившего в девичьих душах, Свет обнаруживал новую, очередную ступень… Какая из них была фундаментом, он не знал, а чтобы вычистить все, не хватало сил. К тому же, он быстро начал подозревать, что вычистив все ступени несчастья, он попросту лишит вычищаемых жизни…
А потом он обнаружил еще одну паутинку-ниточку, она уходила во мрак, столь плотный и далекий, что Свет, коснувшись ее, испугался. Ему показалось, будто тот, к кому идет паутинка, только и ждет, чтобы явиться сюда и начать терзать Света. Как паук муху…
Наверное, поэтому Свет и потянулся к оному пауку – в конце концов, сколь можно бояться!
