звонит Раскатову, и мне стало ее жаль. А потом я вспомнил своего сына, и жалость тут же прошла. Осталось лишь ожесточение…
Шагая к метро, я продолжал думать о нашем с Катей ребенке. Сейчас бы ему исполнился год. Он бы уже ходил и пытался произнести первые слова. Или в год дети еще не ходят и не говорят?.. Ну все равно! Я бы возвращался вечером домой и приносил бы ему книжки с картинками… Черта с два я предоставлю ей время до семи! Черта с два я предоставлю ей возможность приготовиться! Черта с два я предоставлю ей возможность сделать что бы то ни было! Ведь теперь, когда она научилась снимать «рубашки» без физического ущерба для новорожденных, ей даже не требуется входить в сговор с врачом. И никому никогда в голову не придет, что его малыш неудачлив в жизни только потому, что роды принимала рыжая зеленоглазая акушерка, слишком похожая на подростка, чтобы ее можно было хоть в чем-то заподозрить. А замену Раскатову, с Альбининым умением влиять на мужчин, она отыщет очень быстро. Слишком много у нас желающих торговать – чем угодно. От смерти до собственных детей. Не зря Иисус изгонял торговцев из храма!.. Без них жизнь невозможна, но и полную свободу им давать тоже нельзя! Впрочем, как и любому другому профессиональному племени – хоть военным, хоть политикам. Все сразу начинают тянуть одеяло на себя, думать в первую очередь о своих интересах!
Я добрался до улицы Рубинштейна, нырнул под арку, во двор-колодец. И вдруг понял, что сюда мне еще рано. Развернулся на сто восемьдесят градусов и направился туда, где обитают торговцы пищей и предсказаниями.
Давешняя цыганка подошла сама.
– Привет, бриллиантовый! Не Земфиру ли, случаем, ищешь? Так я вот она.
– Тебя зовут Земфира? – сказал я.
– Да, алмазный… Опять погадать надо? Неужели в прошлый раз ошиблась?
– Не ошиблась. Все так и есть. И дорога в казенный дом, и блондинка, и ребенок мертвый… Хочу теперь знать, почему я должен опасаться девицы рыжей и зеленоглазой.
– Вон чего захотел! – Земфира усмехнулась. – Все просто, алмазный. Она в тот день подошла ко мне, показала тебя и попросила раздобыть три волоска с твоей прически.
– Рыжая была здесь, на рынке?!
– Конечно, изумрудный! Волоски я ей отдала, потому что знала: она не сможет тебе навредить.
Все стало окончательно ясно. Теперь я знал наверняка, чьи пальцы крутили меня в снах, пытаясь проткнуть копьем грудь. Ведьма пыталась устроить мне «аварию мотора». И любой патологоанатом сказал бы после вскрытия: «Разрыв сердца. Надо было парню поменьше курить!»
– А откуда, Земфира, ты узнала, что она не сможет навредить?
– Алмазный мой! – Лицо цыганки тронула лукавая улыбка. – Я же гадалка! Хочешь, еще погадаю? Позолоти ручку!
Я дал ей десятку.
Земфира сунула ее за вырез платья, взяла мою ладонь, стиснула в руке.
– Опять впереди дорога в казенный дом, красавчик. И по-прежнему сохнет по тебе блондинка. Второй твой ребеночек будет здоровый и очень-очень счастливый. А опасаться тебя надо деве рыжей и зеленоглазой.
– Это верно, Земфира, – сказал я. – Опасаться ей ох как надо!.. А что там с казенным домом? Вернусь я из него?
– Не знаю, алмазный. – Земфира тряхнула жгуче-черными волосами. – Не вижу.
Я достал еще десятку, протянул ей.
Она оттолкнула мою руку :
– Не надо, бриллиантовый! Не вижу я. Честно говоря, и казенного дома не вижу. Так сказала, для красного словца.
– А что же ты вообще видишь?
– Вижу, что тебя очень изменило. Ребенок твой умерший с тобой. Он взял на себя твою смерть. Вот и все, что я вижу.
– Значит, соврала?
– Зачем соврала? Люди платят за приятное. За неприятное никто платить не станет. И во второй раз не придет. И ты бы только ради вопросов о рыжей не пришел.
– Пришел бы!
Земфира покачала головой:
– Не пришел бы. Ты ведь и так обо всем догадывался.
Она была права. В чем – в чем, а в психологии людской она разбиралась.
– Ладно, Земфира, – сказал я. – Не хочешь, значит, говорить о неприятном?
Цыганка вновь покачала головой.
– Не вижу я в тебе, алмазный, неприятного. И приятного тоже не вижу. Закрытый ты теперь от меня. И от рыжей той закрытый. Иначе бы тебя уже и в живых не было. У рыжей сила, которой у нас не бывает, но не по зубам ты ей.
Я понял, что ничего больше не добьюсь: либо Земфира не хотела говорить, либо и в самом деле была бессильна перед моим будущим.
– Прощай, гадалка! – сказал я. И ушел.
64
Замок в квартире Паутовых был все тот же, и справился я с ним за десять секунд. Осторожно потянул за ручку. Дверь открылась всего на пару сантиметров – оказалась запертой на цепочку. Опасаются дамочки незваных гостей…
Пришлось вернуть замок в исходное состояние и прибегнуть к помощи звонка.
– Кто там? – послышался голос старой ведьмы.
– Сантехник, – сказал я.
Прием кретинский, но он сработал. Звякнула цепочка, щелкнул замок.
Я рывком распахнул дверь, ввалился в прихожую. И тут же понял, почему сработал кретинский прием – в лицо мне смотрело черное окошечко стерлинга.
– Заходи, сантехник, – сказал его владелец, молодой парень лет двадцати. – Морду к стене, лапы на затылок.
Я повиновался.
– Татьяна Владимировна, закройте дверь.
Щелкнул замок, звякнула цепочка.
– Теперь, сантехник, на пол! Морду вниз, лапы в стороны!
Я повиновался, лег так, чтобы правая рука была ближе к нему.
– Татьяна Владимировна, вот браслет, наденьте ему на правую руку!
Я лихорадочно соображал, что делать. Вот вляпался так вляпался, Арчи Гудвин хренов!
Между тем старая ведьма наклонилась; чтобы было удобнее, оперлась коленом мне на спину. А может, хотела прочувствовать, что это такое – попирать коленями мужчину.
Другого такого шанса может и не быть. Резко катнувшись в сторону, я подсек старуху, подправляя левой рукой траекторию ее падения. В результате Паутова-старшая с визгом улеглась на меня, а я ткнул ей пальцем правой руки в расплющенную левую грудь и сказал, глядя парню прямо в глаза:
– Дернешься, пущу ей пулю в сердце.
Несуществующий пистолет был ему не виден, и он заволновался. А тут еще старая ведьма завопила:
– Володя, у него пистолет!.. Он мне пистолетом прямо в грудь!
– Мама, что случилось? – раздался из комнаты голос Альбины.
– Пусть дочка сидит, где сидит, – быстро сказал я. – Иначе прихлопну мамашу. Мне терять нечего!
Парень окончательно растерялся. Конечно, если бы стерлинг был настроен на игольчатый луч, охраннику не стоило бы никакого труда пальнуть мне в неприкрытую голову. Но, похоже, настройка была веерной, и он боялся зацепить заложницу. Ему, в отличие от меня, было что терять.
Я вдавил палец в рыхлое тело посильнее, и старая ведьма заверещала от боли.
– Мама! – Альбина вылетела из комнаты, как игрушечный чертик из табакерки.
