«Ме-109». По пути я раздумываю над тем, как мне вернуться в свой родной полк. В рейхсканцелярии я узнаю от оберста фон Белоу, адъютанта командующего люфтваффе, что вместе со мной будут получать награды около двадцати солдат. Они служат в разных родах войск и имеют разные чины. Я сообщаю фон Белоу, что намерен объяснить фюреру, как устал быть на вторых ролях в экспериментальном подразделении и хотел бы снова вступить в командование моей старой фронтовой эскадрильей самолетов «Штука». Я приму награду только на этом условии. Фон Белоу уговаривает меня не делать это и обещает уладить все сам. Мне стоило труда промолчать о моих служебных записках, направленных в министерство авиации.
Незадолго до того, как мы должны доложиться фюреру, фон Белоу приносит известие, что все улажено. Я возвращаюсь в свою эскадрилью с условием, что я должен продолжать исследовать полезность экспериментальных машин. Я с готовностью соглашаюсь. Наконец, я и в самом деле могу порадоваться, что меня награждают дубовыми листьями.
Фюрер лично пришпиливает награды на грудь каждого из нас. И с каждым говорит о положении на фронте, о прошлых планах, настоящих и будущих. Особенно его интересует описание первой зимы в России, а также Сталинград. Все мы поражены, насколько подробно осведомлен фюрер об обстановке. Фюрер не ругает немецких солдат за неудачи – он видит ситуацию точно так, как мы, испытавшие все на себе. Он полон идей и планов и откровенно делится ими с нами. Снова и снова он повторяет, что мы должны выиграть войну против большевизма, поскольку в противном случае мир погрузится в ужасающий хаос, выхода из которого не будет. Таким образом, большевизм должен быть нами сокрушен, даже если его западные союзники не осознают, насколько катастрофической будет их близорукая политика – как для них, так и для остального мира. Фюрер излучает спокойствие, которое передается всем нам. Каждый из нас уходит буквально окрыленный. Через два дня я возвращаюсь в свой полк в Керчь и принимаю командование над своей бывшей эскадрильей.
Глава 10
НА КУБАНИ И ПОД БЕЛГОРОДОМ
Я привез с собой самолеты с пушками и ввел их в состав моей эскадрильи. Если возникает возможность применить экспериментальное подразделение, оно взлетает с нами. Позднее из этих самолетов формируется противотанковая эскадрилья; она действует независимо от основной группы, но ее задачи определяю я. Позднее прибывают остальные самолеты, которые испытывались под Брянском; с ними возвращается к нам капитан Штеппе.
У бомбардировщиков «Штука» много работы, поскольку Советы переправились через Черное море и зашли в тыл нашему фронту. Переправившись через море, русские создали плацдарм на холмистом берегу восточнее и южнее Новороссийска. Здесь они часто становятся целями наших боевых вылетов – тем не менее на берег продолжают поступать все новые войска и техника. Противовоздушная артиллерия стреляет столь же яростно, как и на самых критических участках Кубанского плацдарма. Многие мои товарищи сделали здесь свой последний вылет. Командир нашей эскадрильи вынужден был выброситься с парашютом над русским плацдармом; ему везет с ветром, который относит парашютиста к нашим окопам. Мы постоянно летаем на бомбежки то к Крымской, то к плацдарму. Обычно я в пикировании спускаюсь почти к земле, а затем ухожу на низкой высоте к морю или же над болотами севернее, где противовоздушная оборона слабее. Сброс бомб на низкой высоте существенно улучшает результаты, а уход без набора высоты затрудняет задачу советским зенитчикам, которые не привыкли к такой тактике.
Когда мы летим по направлению к Крымской над табачными плантациями и начинается обстрел зенитками, многие новички начинают нервничать, но они быстро успокаиваются, когда слышат в наушниках шутки «стариков» или песенку из фильма. Кто-то кричит: «Максимилиан, начинай!» Это относится к штурману из 2-й эскадрильи – он кружит в разрывах зенитных снарядов, порядком затягивая переход в пикирование, в результате чего следующие за ним самолеты противника теряют ориентировку. Такое самообладание и хладнокровие скоро оказывает действие на новичков. Временами я делаю петлю, круг или какую-нибудь фигуру высшего пилотажа; наверное, в этот момент зенитчики думают, что я над ними решил подшутить.
Погода здесь не мешает нашим вылетам. Почти всегда ясное синее небо и великолепная солнечная летняя погода. Когда у нас нет боевых вылетов, мы летим купаться – либо к Азовскому морю, либо к Черному. Некоторые участки побережья имеют превосходные пляжи. Когда мы с Швирблатом хотим нырять в воду, то отправляемся в Керченский пролив, где есть портовые краны и стены достаточной высоты.
Аэродром в Керчи столь забит, что нас вместе с нашей эскадрильей переводят в Керчь- Багерово в 10 километрах к западу. Мы располагаемся в так называемом «колхозе». Здесь много лесоматериалов, и мы вскоре возводим барак для столовой. Бензина не хватает, и мы делаем вылеты только в случае крайней необходимости. Потому в течение нескольких недель у нас появляются трехдневные перерывы, которые мы проводим каждый на свой манер. Швирблат и я почти каждый день совершаем пробежку в радиусе ближайших километров. Это позволяет узнать район не только с воздуха.
Каждую ночь нас посещают советские «По-2» и старые «ДБ-3» – они бомбят главным образом железнодорожную станцию, гавань и аэродром в Керчи-4. У нас есть несколько зенитных установок, а также ночных истребителей. Мы обычно присутствуем при взлетах истребителей, и вскоре с неба падают объятые пламенем русские самолеты. Наш противник явно не искусен в ночных полетах – ему определенно следовало бы иметь больше практики. Иногда ему везет. Одна из бомб падает на стоящий на запасном пути состав с боеприпасами, и в течение нескольких часов небо освещается призрачными всполохами, а земля сотрясается от разрывов. Скоро налеты противника становятся привычной частью нашей повседневной жизни – во время налетов мы обычно остаемся в постели и продолжаем спать, поскольку в противном случае недостаток сна может сказаться в вылете на следующее утро, а последствия этого могут быть катастрофическими.
В последние дни июня мы готовимся к переводу из Крыма. Нас посещает министр Шпеер – у него есть проект строительства дороги до Керчи. Примерно в это же время нас посещает японская делегация.
В эти же дни у командира нашей эскадрильи майора Купфера день рождения. Это хороший повод устроить праздник. Прекрасный сад, в котором расположены летние квартиры полка, оглашается приятной игрой музыкантов из наших пилотов. Мелодии веселые, но играются немного не в такт. Музыканты играют все, что им заказывают, а потом все, что еще знают. У каждого свои пристрастия. В подобные минуты все забывают, что дом очень далеко и что идет война. Мы словно выпадаем из реальности, чтобы погрузиться в невидимый мир красоты и покоя, где нет Крымской, нет русского плацдарма на песчаном берегу, нет бомб и нет нехваток во всем. Такие часы буквально восстанавливают нас.
К началу июля советское давление ослабевает и немецкий фронт стабилизируется. Он останавливается между Крымской и Молдаванской, немного отодвинувшись назад. Нам не приходится заниматься обустройством нашего барака к зиме, поскольку 4 июля мы получаем срочный приказ готовиться к отлету. Никто точно не знает, куда нас направляют; нам надлежит пока отправляться в Мелитополь, но информацию о конечном пункте назначения мы получим только завтра. И вот мы летим над голубыми волнами в северном направлении.
Мелитополь – место пересечения дорог, расположенное далеко за линией фронта. Аэродром занят авиационным подразделением, использующим самолеты «Не-111». Наши коллеги сообщают, что предвидится развлекательное представление – из Германии прибыла балетная труппа из десяти прелестных девушек в возрасте от 18 до 20 лет. Мы быстро зачехлили самолеты – их осмотр после перелета переносится на следующий день. Купидон окрыляет всех. Со скоростью молнии мы устремляемся в театр и буквально влетаем туда. Вид прелестных немецких девушек после столь продолжительного пребывания на русском фронте не может не тронуть сердца как молодых, так и старых солдат. Всегда изобретательный любитель развлечений лейтенант Якель рвет все попадающиеся ему по дороге в театр цветы, чтобы составить из них букеты и вручить девушкам. Другие воинские подразделения тоже не хотят ударить в грязь лицом, и между нами возникает острейшее соперничество. Я раздумываю, как мы после долгого отсутствия женского общества будем воспринимать этих девушек: как невероятно обаятельные существа или же сохраним самообладание? Швирблат в этом не уверен. Наконец он изрекает здравую мысль: нам следует снова отправиться на нашу обычную десятикилометровую пробежку, и тогда мы не будем мучиться подобными вопросами.
