поскольку при резком нажатии на педаль я ощущаю резкую боль, приходится использовать для маневров только ручку. Эта тактика меня не спасет, если за мной охотится пилот, который знает хотя бы азы пилотирования. А у меня на хвосте, похоже, пилот, который знает свое дело в совершенстве. Ротманн начинает проявлять беспокойство:
– Они собьют нас!
Я кричу, чтобы он заткнулся и стрелял, вместо того чтобы болтать языком. Он вскрикивает, – по моему фюзеляжу бьют снаряды. Попадание следует за попаданием, а я не состоянии сдвинуть педаль. Мной овладевает слепая ярость. От злости я просто вне себя. Раздаются сильные удары снарядов большого калибра: «аэрокобра» стреляет из 37-миллиметровой пушки. Помимо этого, у нее есть 20-миллиметровые орудия. Сколько еще снарядов выдержит мой верный «Ju-87»? Сколько еще ждать, когда он загорится и начнет рассыпаться? Меня сбивали во время войны тридцать раз – но всегда зенитным огнем, а не истребителями. Каждый раз я был способен управлять педалями и маневрировать с их помощью. Это был первый и последний раз, когда снаряд из истребителя попал в мой самолет.
– Ротманн, стреляй!
Он не отвечает. Его последние слова: «Я застрял… О!» Это значит, что защиты сзади нет. Иваны быстро это понимают; они становятся еще агрессивнее, чем раньше, приближаясь ко мне сзади, справа и слева. Какой-то парень атакует меня спереди, заход за заходом. Я нахожу убежище в очень узком овраге, в котором едва помещаются крылья моего самолета. Мастерство пилотов неплохое – удар в самолет следует за ударом. Шансов у меня вернуться обратно совсем мало. Но близ моего аэродрома в Яссах преследование прекращается – возможно, у истребителей кончились боеприпасы. Я потерял Фишера. Он летел от меня по диагонали, и я не имел времени следить за ним. Ротманн тоже не знает, что с ним случилось. Сделал ли Фишер вынужденную посадку или был сбит? Это так и осталось невыясненным. Потеря этого умного молодого офицера особенно тяжело поразила эскадрилью. Мой самолет был в дырах от 20-миллиметровых орудий и получил восемь пробоин от 37-миллиметровых пушек. Ротманн не мог бы долго защищать мою жизнь.
После подобного приключения любой бы почувствовал страх и усталость, но этот страх не помог бы делу. Я сажусь на другую машину и снова поднимаюсь в воздух. Советы должны быть остановлены. В этот день я уничтожаю девять танков. Тяжелый день. Во время последнего вылета приходилось напрягать зрение, чтобы высмотреть какой-нибудь танк. Хороший знак. Думаю, что ударные силы разгромлены; пехота сама по себе без танков далеко продвинуться не сможет.
На следующее утро наземная разведка подтвердила мои предположения. Никакой активности, почти мертвая тишина. Когда я приземлился после первого вылета за этот день, на крыло моего самолета вскочил молодой пилот, дико размахивая руками. Он сообщил, что я награжден бриллиантами к Рыцарскому кресту. Мной было получено сообщение по междугороднему телефону от фюрера, но в этом сообщении содержалось и запрещение летать. Некоторые слова пилота были заглушены ревом моторов, но я понял общий смысл того, что мне говорили. Чтобы не видеть запрещение в виде приказа, я на этот раз не пошел в комнату управления полетами, а стал ждать у моего самолета окончания приготовлений к следующему вылету. В полдень генерал по телефону вызвал меня в Одессу.
Тем временем на меня хлынули телеграммы с поздравлениями буквально со всех сторон – даже от членов правительства рейха. Я собираюсь упорно бороться за право продолжать полеты. Меня угнетает даже мысль, что я полечу в Одессу, когда мои товарищи идут на боевое задание. Я чувствую себя дезертиром. Это чувство тяготит меня всю дорогу и совершенно лишает радости от признания заслуг. В Одессе я не узнаю ничего нового – только то, что я уже знаю и не желаю слышать еще раз. Слова поздравлений я слушаю рассеянно; мои мысли с моими товарищами, у которых не было этой неприятности и которые продолжают летать. Я завидую им. Мне предстоит немедленно отправиться в ставку фюрера, чтобы получить из его рук бриллианты. После остановки в Тирасполе мы пересаживаемся на «Ju-87» – когда-то я летел к фюреру с Хеншелем, на этот раз бортстрелком у меня Ротманн. Мы летим через Фокшани, Бухарест, Белград, Кечкемет, Вену и Зальцбург. Редко когда глава государства принимает офицера, обутого в мягкие летные меховые ботинки, но мне приходилось остаться в них, поскольку они не причиняли сильной боли. Оберст фон Белоу прибыл в Зальцбург, чтобы сопровождать меня, в то время как Ротманн отправился домой поездом – мы решили, что я захвачу его в Силезии по пути обратно.
Два дня я загораю на солнце на террасе гостиницы «Берхтесгаденер», вдыхая в себя великолепный воздух родных гор. Постепенно я расслабляюсь. Двумя днями позже я встаю в присутствии фюрера в величественном Бергхофе. Он знает в подробностях о моих вылетах в течение последних двух недель и выражает радость, что судьба оказалась столь милосердна, что нам удалось столь многое. Я тронут его теплым отношением и почти нежной сердечностью. Фюрер говорит, что я сделал достаточно, поэтому он отстраняет меня от полетов. Он считает, что нет смысла в том, что лучшие солдаты гибнут на поле боя. Гораздо лучше, чтобы их пример и их опыт сохранился для нового поколения. Я отвечаю, что отказываюсь от награды, если она обуславливается моим отстранением от обязанностей командира эскадрильи. Фюрер хмурится, следует короткая пауза, затем его лицо озаряется улыбкой.
– Очень хорошо, тогда вы можете летать.
Вот теперь я действительно счастлив. Я с радостью гляжу на моих товарищей, на лицах которых тоже вижу радость от сознания, что я вернусь в эскадрилью. Мы пьем чай с фюрером и беседуем час или два. Темой наших разговоров являются новые виды военной техники, стратегическая ситуация и история. Фюрер специально для меня рассказывает о «Фау», который недавно прошел испытания. В настоящее время, считает он, было бы ошибкой переоценивать его эффективность, поскольку точность этого оружия все еще невелика, но, добавляет он, это не так важно, поскольку уже есть надежда на производство абсолютно точных ракет. Позднее мы будем использовать не обычные взрывчатые вещества, а нечто совершенно отличное, столь мощное, что, используя его, мы сразу прекратим войну. Фюрер сообщил мне, что разработка этого оружия уже продвинулась далеко и что завершение не за горами. Для меня все это – вещи совершенно непонятные, и я не могу себе представить этого нового оружия. Позднее фюрер сообщает, что взрывную силу ракетам даст атомная энергия.
Впечатление от каждого визита к фюреру длится долго. Из Зальцбурга я делаю короткий перелет в Гёрлиц, мой родной город. Приемы, сделанные в мою честь, выматывают не меньше, чем некоторые из моих боевых вылетов. Однажды в семь часов утра, когда я еще лежу в кровати, меня будит серенада, которую поет в мою честь хор девушек. Моей жене приходится долго убеждать меня сказать им «доброе утро». Довольно трудно объяснить людям, что, несмотря на то что меня наградили бриллиантами, приемов и празднований я не желаю. Все, чего я хочу, – это отдохнуть. Еще несколько дней я провожу в деревне, в доме моих родителей, в тихом семейном кругу. Я слушаю по радио сводки новостей с Восточного фронта и думаю о продолжающих сражаться солдатах. Теперь меня ничто уже здесь не держит. «Ju-87» снова летит по маршруту Вена – Бухарест на юг.
Глава 14
СУДЬБОНОСНОЕ ЛЕТО 1944 ГОДА
Через несколько часов я приземляюсь в Фокшани в Северной Румынии. Моя эскадрилья сейчас располагается в Хуси, немного севернее Фокшани. Фронт держится много лучше, чем две недели назад. Он идет от Прута к Днестру вдоль плато к северу от Ясс.
Маленький городок Хуси притулился среди гор. На некоторых из них видны обширные виноградники. Интересно, сможем ли мы дождаться вина нового урожая? Аэродром располагается на северной окраине города, а поскольку наши казармы находятся на прямо противоположном конце, нам приходится проходить город каждое утро и каждый вечер. Население наблюдает за нами с интересом. Во время бесед горожане всегда показывают свое дружелюбие. Особенно близкие контакты с нами установили представители церкви – и причину объяснил мне священник, чьим гостем я часто бываю. Он часто говорит, что только наша победа может обеспечить религиозную свободу и независимость от государства и что он страстно желает нашей скорейшей победы. В городе много торговцев, здесь изобилие маленьких магазинов. Все это резко отличается от Советской России, которую мы недавно покинули и где средний класс исчез, проглоченный пролетарским молохом.
Что особенно изумляет меня, когда я прохожу по городу, так это удивительное число собак. Похоже, у этих стай нет хозяев. Собаки шляются повсюду; их можно видеть у каждого угла и на каждой площади. Я временно разместился на маленькой вилле с виноградником, на одной стороне которого протекает
