Утром передали по радио написанное мной сообщение об аресте и освобождении этого тщеславного человека; именно об этом сообщении у тебя, как ты пишешь, спрашивали наши западные друзья: что за этим кроется? Лежа в постели и стараясь уснуть после бессонной ночи, я мечтал, что пустые площади вновь наполнятся народом, остановившиеся часы снова пойдут, а в кофейнях, где грызут семечки, на мостах, в кинотеатрах начнется жизнь, не мечта, не сон, а реальная жизнь. Не знаю, насколько мне удается осуществлять мои мечты, но хорошо понимаю, что свобода, как это всегда бывает, дала толчок не столько претворению в жизнь моих идей, сколько вдохновению моих врагов. И снова в чайханах, в гостиничных номерах, под мостами собираются люди и что-то замышляют против нас; на стенах дворца по ночам появляются надписи, смысл которых трудно понять; но это все не важно: времена, когда падишахи, переодевшись, ходили «в народ», давно прошли.
На днях я прочитал, что Явуз Султан Селим, когда был наследником, переоделся, отправляясь в Иран, в одежды дервиша. Он прославился в Иране игрой в шахматы, и Шах Исмаил, интересовавшийся шахматами, пригласил молодого дервиша во дворец. После продолжительной партии Явуз победил Шаха. Я подумал: когда годы спустя Шах Исмаил понял, что победивший его человек был не дервиш, а османский император, отобравший у него Тебриз во время похода на Чалдыран, вспомнил ли он ходы той партии? Я помню все ходы моего надменного подражателя. Кстати, мне больше не присылают шахматный журнал «King and Pawn», видимо, кончилась подписка; посылаю деньги на твой счет в посольстве, возобнови подписку.
Разгадка тайны
Глава, в которой читается и толкуется содержание лица.
Перед тем как приступить к чтению третьей главы книги «Тайна хуруфитов и ее забвение», Галип заварил крепкий кофе. Чтобы прогнать сон, он пошел в ванную, вымыл лицо холодной водой, однако удержался и не взглянул в зеркало. Садясь с чашкой кофе за рабочий стол Джеляля, он был исполнен энтузиазма, как лицеист, намеренный справиться с задачей, долго ждавшей решения.
По мнению Ф. М. Учунджу, в те дни, когда в Анатолии, в турецких землях, ожидалось пришествие Махди, который спасет весь Восток, главным было соотнести линии на человеческих лицах с двадцатью девятью буквами латинского алфавита, введенного в Турции в 1928 году: только так можно было открыть забытую тайну. На основании преданных забвению книг хуруфитов, песнопений бекташи, рисунков жителей Анатолии, легенд о призрачных хуруфитских деревнях, тысяч фигурок и линий, начертанных на стенах обителей и дворцов пашей, он привел примеры того, как изменились некоторые звуки при переходе от арабского и персидского к турецкому языку, а потом совершенно определенно показал новые буквы на фотографиях некоторых людей. Глядя на фотографии, о которых автор написал, что для понимания ясного смысла на этих лицах нет даже надобности видеть на них латинские буквы, Галип испытал некоторый ужас, как при разглядывании фотографий, собранных Джелялем. На фотографии самого Джеляля, когда ему было тридцать пять лет, Ф. М. Учунджу увидел на носу букву 'U', в уголках глаз буквы 'Z', а на всем лице лежащую на боку букву 'Н'. Быстро перелистав несколько страниц, Галип увидел портреты и фотографии хуруфитских шейхов, знаменитых имамов, людей, посетивших другой мир и вернувшихся в этот, американских кинозвезд, чьи лица были полны глубокого смысла, таких, как Грета Гарбо, Хамфри Богарт, Эдуард Робинсон (американский киноактер) и Бетт Дейвис, знаменитых палачей и бандитов Бейоглу, о похождениях которых в молодости писал Джеляль. Далее автор объяснял, что каждая указанная буква имеет два смысла: собственный смысл буквы и скрытый смысл буквы на лице.
Так как мы соглашаемся, что у каждой буквы есть скрытый смысл, указывающий на какое-то понятие, рассуждал далее Ф. М. Учунджу, то у каждого слова, созданного из этих букв, должен быть второй, скрытый смысл. Точно так же второй, скрытый смысл есть у каждого предложения, абзаца, короче, у всего написанного. В результате получается бесконечная цепочка скрытых смыслов, и путем толкования можно во втором смысле открыть третий, а потом каждый последующий — в предыдущем. Это можно уподобить сети городских улиц, когда одна выходит на другую, а та — на следующую. Таким образом, читатель, который в меру своих знаний решался разгадать тайну, путешествуя с карандашом в руке по улицам на карте, ничем не отличался от того, кто совершал реальное путешествие по городу. Так вот, ожидаемый Спаситель, «Он», Махди, появится в том месте, где потеряются в глубинах тайны читатели, любители историй. Путник, получивший знак от Махди — в тексте или в реальной жизни, — с помощью ключа и шифра начнет искать свой путь в точке, где пересекаются и сливаются карты и лица. Это как искать нужный адрес по табличкам и указателям на улицах и проспектах, добавлял Ф. М. Учунджу с наивной радостью. Стало быть, проблема состояла в том, чтобы увидеть в жизни и написанных телах знаки, которые подаст Махди.
Читателя, готового вместе с ним строить предположения о грядущем, автор просил представить себе человека, который в любой момент может обратиться к широким читательским массам. «Например, журналист», — писал он. Журналист, ведущий постоянную рубрику в крупной доете, статьи которого каждый день читают сотни тысяч людей во всех уголках страны, на пароходах, в автобусах, маршрутных такси, кофейнях и парикмахерских, имеет возможность оповестить о тайных знаках Махди, указывающих путь. Для тех, кто не знает тайны, в его статье будет только один, ясный смысл, лежащий на поверхности. Но те, кто ждет Махди, кто знает шифры и знаки, увидят второй смысл букв, сумеют прочитать тайное послание и отправятся в путь. Кстати сказать, если в статье появятся слова Махди: «Я думаю об этом, когда смотрю на себя со стороны…», то обыкновенный читатель задумается лишь о странности этой фразы, но те, кто знает о тайне букв, сразу поймут, что эти слова-известие, которого они ждали, и, расшифровав его, отправятся в путь к новой, совершенно новой жизни.
Название третьей главы «Разгадка тайны» подсказывало не только, что найдена разгадка тайны того, что толкало Восток в рабство к Западу, но и указывало на то, что она содержится в посланиях Махди.
Далее Ф. М. Учунджу критиковал толкование шифров, предложенное Эдгаром По в его сочинении о тайных письменах, и сообщал, что метод измененного порядка алфавита ближе всего к методу, которым пользовались Халладж-и-Мансур в шифрованных письмах и Махди в своих посланиях; в заключение автор подводил неожиданный итог: отправная точка всех шифров, всех разгадок есть буквы, которые путник прочтет на своем лице. Тот, кто хочет отправиться строить новый мир, должен сначала увидеть буквы на своем лице. Скромная книжица, которую Галип держал в руках, была руководством для читателя, помогающим найти буквы на лице каждого человека. Это был первый шаг к постижению знаков и шифров, позволяющих добраться до тайны. Махди сумеет разместить их в текстах, доступных понимающим, и он, конечно же, явится скоро. Это будет подобно восходу солнца.
Галип вспомнил, что «солнцем» Мевляна называл своего убитого возлюбленного Шемса, отложил прочитанную книгу и пошел в ванную, чтобы посмотреться в зеркало. Неясное смятение, бродившее в нем, теперь превратилось в откровенный страх: «Дже-ляль давным-давно прочитал смысл моего лица! Я стал совсем другим!»-подумал Галип; в этот миг, с одной стороны, он был играющим ребенком, а с другой — путником, отправившимся в путешествие, из которого нет возврата.
Было двенадцать минут четвертого, в городе царило сказочное безмолвие, которбе могло быть только в этот час. Скорее это было ощущение безмолвия, потому что полной тишины не было: в ушах стоял неясный звук, издаваемый то ли близкой котельной, то ли машинами плывущего вдали парохода.
Уже три дня ему не давала покоя одна мысль: если Джеляль не послал в газету новую статью, то с завтрашнего дня его рубрики не станет. Ему даже думать не хотелось, что существовавшая много лет рубрика вдруг исчезнет: ему казалось, что, если новая статья не появится, это будет означать, что Рюйя и Джеляль, которые разговаривают и смеются сейчас неизвестно где, перестанут ждать Галипа. Он достал наугад из шкафа одну из старых статей и, читая ее, подумал: «Я тоже могу так написать!» У него ведь теперь был рецепт, нет, не тот, что дал ему три дня назад в редакции пожилой журналист, совсем другой. «Я знаю все, все его статьи, я их прочитал». Последнее слово он произнес вслух, принимаясь читать еще одну статью. Впрочем, это даже нельзя было назвать чтением; он пробегал по написанному глазами, произносил про себя слова, пытаясь проникнуть во второй смысл слов и букв, и по мере чтения чувствовал, как все больше и больше приближается к Джелялю. Что есть чтение, если не постепенное постижение сознания другого человека?
Он снова отправился в ванную и стад читать в зеркале буквы на своем лице.
Спустя месяцы, каждый раз, когда Галип усаживался за стол в этом доме, чтобы писать очередную статью среди вещей, упорно хранивших Прошлое, он вспоминал тот миг, и в голову приходило единственное слово: ужас. В первый момент, когда он, взволнованный игрой, посмотрел в зеркало, у него не возникло
