ему взаимностью. Армия была беззаветно предана Цезарю, и эта преданность позволяла бойцам совершать чудеса храбрости. Когда у полководца не хватало денег, рядовые легионеры соглашались служить без жалованья, даже без пайка, и случаев дезертирства в его войсках почти не было.
Воинов противника, попавших в плен впервые, освобождали. Но если они вновь поднимали оружие против Цезаря и оказывались в плену вторично, их казнили.
В остальных депешах речь шла о государственных делах и о предстоящем в месяце квинтилии возвращении Цезаря в Рим. Теперь этот месяц — в квинтилии родился Гай Юлий Цезарь — в его честь назвали июлем.
В свитках, письмах и донесениях содержалось множество интересных и важных сведений. Однако там не нашлось одного — ни строчки от самого Цезаря. Он молчал, словно позабыл и обо мне, и о Египте.
Через некоторое время новостей прибавилось. Разбитые сторонники Помпея вновь собирали силы в Испании, превратившейся в прибежище недовольных и гнездо мятежей. Рано или поздно Цезарю придется заняться этой провинцией, чтобы умиротворить ее раз и навсегда. Но не сейчас.
А я дождалась: пришло письмо от Цезаря. Причем не из Рима, а из Утики; он по-прежнему оставался у наших берегов. С письмом в руках я уединилась в дальнем уголке террасы и долго не решалась его вскрыть. Я ждала этого послания так долго, что оробела и боялась его прочесть. Наконец у меня хватило духу сломать печати, и моему взору предстали следующие строки.
Божественной и могущественной Клеопатре, царице Египта, привет.
Война закончилась, и я одержал победу. Кампания выдалась трудная, и на сей раз я не могу ограничиться словами «пришел, увидел, победил». Правда звучит так: пришел, увидел, выжидал, планировал, маневрировал, отступал, наступал. Но главное — конечный результат: победил. Пока шла эта непростая война, мне придавало мужества то, что поблизости находится Египет. Для солдата важно знать, что рядом есть надежный союзник. Это знание драгоценно.
А теперь я возвращаюсь в Рим, где сенат предоставил мне право на четыре триумфа: за победу в Галлии, за Египет, за Понт и за кампанию в Африке. Шествия намечены на сентябрь. Таких торжеств Рим еще не видел и вряд ли увидит в будущем. Я приглашаю тебя прибыть в Рим и разделить мое торжество. Особенно желательно твое присутствие во время египетского триумфа: оно будет означать, что я поверг врагов Рима, повергнув твоих врагов, и твое царствование соответствует интересам римского народа, ибо ты его верная союзница. Твоя сестра Арсиноя будет проведена по улицам как пленница.
Размеры твоей свиты оставляю на твое собственное усмотрение, она может быть как угодно велика. Тебе будет предоставлена моя личная вилла за Тибром. При ней имеются обширные сады, и я надеюсь, что ты сочтешь эти покои достойными того, чтобы там задержаться. С нетерпением жду встречи с тобой и с твоим царственным сыном.
Я уронила руку, державшую письмо. В нем сказано так много — и так мало! Каждую фразу можно истолковать по-разному.
«Для солдата важно знать, что рядом есть союзник. Это знание драгоценно».
Драгоценно для солдата? Или в более широком смысле?
А вот еще: «Надеюсь, ты найдешь эти покои достойными того, чтобы там задержаться».
Как это понимать? Задержаться после того, как закончатся торжества? Но зачем? На какое время? А как умно и ловко написал он про нашего сына: выразил желание увидеть его и почтил, назвав «царственным», но уклонился от упоминания имени, указывающего на его происхождение.
Нет! Я не поеду! Он не может приказать мне, как какому-нибудь завоеванному царьку.
«А кто ты есть, если не завоеванный царек? — возразил мне на это внутренний голос. — Ты получила трон из рук Рима и сохраняешь его до тех пор, пока тебе позволяет Рим. Чем ты отличаешься от Бокуса Мавританского или, скажем, Ариобарзана Каппадокийского? Владыки гордой державы Птолемеев превратились в римских подручных. Остается радоваться, что Египет пока не стал провинцией Новая Африка».
За его словами крылась угроза, даже не прикрытая — мое присутствие должно доказать, что пребывание Птолемеев на троне выгодно Риму, а в противном случае от меня избавятся. Во всяком случае, так это можно понять.
Да, он обещал пригласить меня в Рим, и я ждала его приглашения. Но не думала, что приглашение будет таким.
Потом первая волна гнева схлынула, и ко мне вернулась способность рассуждать здраво. Ясно, что отправиться в Рим придется. И не так уж важно, что он имел в виду, когда писал это письмо. Важно, что произойдет после моего приезда туда.
Мне придется выучить латынь — если я не буду понимать, что говорят окружающие, то окажусь в дурацком, беспомощном положении. В свое время я не стала учить этот язык, поскольку все образованные римляне говорили по-гречески. Но то за границей, а у себя дома они говорят на родном языке.
Я попросила Мардиана найти мне хорошего учителя латыни и сообщила ему, что через месяц отплыву в Рим и управлять государством временно придется ему — разумеется, с помощью Эпафродита.
— Это ничем не отличается от поездки в Нубию, — заверила я, увидев, что мое заявление ему не по нраву, — которая тебя так не беспокоила.
— Очень даже отличается, — возразил он, наморщив широкий лоб. — В Риме ты можешь задержаться на неопределенное время!
— Это смешно. Что мне там делать? Триумфы продлятся несколько недель, и все.
— А если Цезарь захочет, чтобы ты там осталась? Если он разведется с Кальпурнией?
— Ну, разведется, и что? Не в первый раз.
— Да, он уже разводился и женился снова. А ты… Существует ли вероятность того, что ты?..
— Даже если я выйду за него замуж, я не останусь в Риме в качестве хозяйки его дома.
— Но римский обычай предписывает женщине роль жены и матери.
— Времена меняются, и сейчас в Риме этот обычай блюдется не так уж свято. Есть, например, дама по имени Фульвия, супруга политика — ее и дома не застать, так увлечена она общественными делами. Сервилия, мать Брута, имеет влияние в сенате. Впрочем, это к делу не относится. Они римлянки, у них свои заботы. А моя забота — мое царство, и оно находится здесь.
— Боюсь, что римские заботы быстро станут твоими. Ты увязнешь в них, как во рву со смолой.
— Моя первая и единственная забота — Египет.
— А Цезарь это знает?
— Должен! Он провел со мной достаточно времени, чтобы понять.
— Так было здесь. А там ты можешь показаться ему лишь украшением для дома.
— Вот уж нет: служить украшением чьего бы то ни было дома, словно статуя в нише, я не желаю.
— Чего же тогда ты хочешь?
— Я хочу быть равной ему правительницей. Или никем.
Времени на подготовку у меня почти не было: отбыть следовало не позднее чем через месяц. Тридцать дней на погружение в латынь, подбор свиты, попытки предугадать, какие проблемы возникнут в Египте во время моего отсутствия, дать соответствующие указания и, наконец, собрать все необходимое в поход. Ибо для меня это был именно поход — поход на Рим с целью обеспечить безопасность для себя и для моей страны.
Еще, конечно, мне было любопытно увидеть, как живут у себя дома римляне, имеющие столь ужасную репутацию.
Я взялась за дело со всей энергией и старанием. Уроки латыни начались на следующий же день. Поначалу этот язык поверг меня в ужас: латинские слова существенно изменяются в зависимости от падежа или времени, а порядок слов в предложении жестко не определен. Например, фразы «amicum puer videt» и «puer amicum videt»[2] означают одно и то же. Получается, что слова
