— Я почувствовал, что ты сбежала…
— Ну, не очень далеко — ты же меня сразу нашел…
— А мне такой странный сон приснился — даже не сон, а воспоминание, потому что недавно это со мной уже было. Вечер, когда мы от Шпинделя выходили, и снег падал… Я тогда… А, да что там… Короче, вижу я снова тот вечер. Ты в своих туфельках на крыльце стоишь — почти в снегу. И я совершенно отчетливо понимаю, что ты сейчас пойдешь за мной прямо по снегу и даже не замешкаешься, не задумаешься, что окажешься в снегу по колено — считай, босиком… Я отнес тебя в машину… И, как вспышка, мысль — ты самое дорогое, что у меня есть, и как я счастлив, когда держу тебя на руках…
Громов вздохнул и придвинулся ко мне совсем близко:
— Нина, когда я тебя вижу или думаю о тебе — а я думаю о тебе все время, — у меня аж челюсти сводит от желания… Да вот…
И Гр-р положил мою руку на молнию своих брюк — мужской жест бесконечного доверия к женщине.
Конечно, я обняла его — но молча. Что я должна была ему ответить? Что я готова идти за ним не только босиком по снегу, но и босиком — через костер? Что у меня кружится голова, стоит о нем подумать? Возможно, когда-нибудь я это и скажу… Но не сегодня — он по-прежнему ничего не говорит о Соне. Не может быть, чтобы он не понимал, как мне неприятно появление Сони в его жизни…
Мне требовался перерыв — чтобы подумать о наших отношениях. Но теперь сбежать я могла только в прошлое…
Я дождалась, когда Гр-р уплетет последний бутерброд:
— Гриша, я решила снова прогуляться в 1909 год… Ты, когда вечером придешь, не удивляйся: я буду не я. То есть внешне я, а внутри — Анна. Ты для Анны — незнакомый мужчина, еще и из будущего. Я напишу ей, чтобы она не испугалась, как в прошлый раз. А ты, — я погрозила Гр-р кулаком, — только попробуй полезть ко мне, то есть к ней… со своими поцелуями… Имей уважение к старушке…
Что тут началось! Громов вскакивал и снова садился, крича, что я собираюсь проводить опасные для жизни эксперименты в его отсутствие. Эксперименты, которые могут закончиться неизвестно чем… На худой конец, сердился Гр-р, надо было Карпа позвать…
— Ты специально выбрала время, когда я не могу с тобой остаться! А вдруг ты не вернешься, и Анна навсегда тут останется? — мне показалось, что это предположение привело Громова в ужас.
— Будешь любить Анну — внешне это я и есть. А там, в девятьсот девятом, я выйду за Шпинделя, но тогда за последствия не отвечаю: может так получиться, что через сто лет после нашего с ним бракосочетания, в Энске окажутся совсем даже не Нина с Гришей…
— Ну, придумала… Только не Шпиндель! Выходи тогда за моего прадедушку… А как я узнаю, что ты — это ты, а не Анна?
Посмотрите на него! А еще детектив!
— Чтобы ты понял, что я вернулась, давай придумаем пароль… Например, я скажу: 'Бегу за тобой босиком по снегу' — кроме нас никто не знает, что это значит.
Громов еще повозмущался и напоследок заявил, что работать теперь не сможет, так как будет все время думать о моем безрассудном поведении.
Я попыталась его успокоить, сказав, что раньше времени переживать нечего — вдруг не получится…
— Это у тебя-то не получится? Ну-ну… Ага-ага…
— Если все пройдет нормально, я вернусь завтра утром — разбуди…
— Но сейчас-то тебя поцеловать можно? И вообще, надо было предупредить — как я теперь до завтра доживу? Придется с твоей прабабушкой согрешить…
— Маньяк, оставь прабабушку в покое. Согрешишь со мной — завтра…
И я закрыла за Гр-р дверь.
2. Я собираюсь нанести визит в прошлое.
Я носилась по квартире почти так же, как вчера Морковка. Кошки, как и домового, который предпочитал со времени своего появления в доме находиться возле нее, не было видно. Скорее всего, Морковке не понравился шум, поднятый Гр-р. Домовому — тем более. Эти ребята — и кошки, и домовые — любят тишину, покой, уют и порядок. Сейчас порядка станет меньше… На самое видное место в спальне я положила футляр с брошью и серьгами, альбом с моими семейными фотографиями, найденные в желтом чемодане рисунки Анны, чистую бумагу, карандаши и шариковую ручку. На календаре я обвела сегодняшнее число. Кроме того, я набрала на компе и распечатала обращение к Анне:
Анна Федоровна, Вы стали Ниной — своей правнучкой. Вы в городе Энске, в квартире Нины. До завтрашнего утра Вы будете в двадцать первом веке, а затем вернетесь к себе — так уже было, Вы должны помнить. Возможны контакты (по Вашему желанию) с человеком, который осведомлен о том, кто Вы на самом деле. Это Григорий Романович Громов, и он правнук известного Вам А.В. Сурмина. Снимите трубку телефона. Нажмите на кнопку, на которой нарисована зеленая телефонная трубка. Услышав гудок, нажмите последовательно на кнопки с цифрами, обязательно соблюдая такой порядок… (я написала сотовый телефон Громова). Когда Вам ответят, назовите себя — Анна…
И в том же духе — целую страницу. Письмо я положила вместе с фотографиями. Я подумала, что Громов обязательно позвонит по сотовому, и лучше мобильник отключить — он и в первый раз произвел на Анну впечатление, а составлением руководства по пользованию соткой я бы занималась как раз до следующего утра.
Я отправилась на кухню. Возле микроволновки, электрочайника и телевизора я оставила схемы — на что нажимать, чтобы устройство заработало или выключилось. Холодильник я также украсила инструкций, а ко всем продуктам внутри прилепила пояснения — что, как и с чем есть. Газ я на всякий случай перекрыла.
Оставалось заняться собой. На придание себе достойного вида ушел примерно час.
И вот я, причесанная, подкрашенная, в правильном белье, колготках, туфлях и моем самом шикарном платье (за штуку баксов, то, в котором я была у Шпинделя в ресторане), торчу перед зеркалом, убрав ширму. Минуты две уже прошло — ничего. Возле меня вдруг оказалась Морковка с серой косматой рукавицей на хвосте — домовым, как его звать-то, имя должно же быть у существа?..
— Ой, не нужны мне зрители! Идите, полежите на солнышке… А я тут сама как-нибудь… Морковка скачками унеслась на кухню — на любимый подоконник. Рукавица юркнула за ней.
Я смотрела в зеркало — даже не на свое отражение, а на толстое стекло, покрытое кое-где с нижней стороны бурыми пятнами, — в тех местах, где слой амальгамы уже съело время. Я надеялась, что попаду в нужный отрезок времени, чтобы узнать, что же все-таки произошло в квартире моей прапрабабушки и как связано с этим событием убийство Даши.
Я думала об Анне — справится ли она со всеми этими кнопками и сенсорами? А вдруг я что-то упустила, забыла?.. Интересно, как Анна отнесется к своему, а вернее, моему внешнему виду? Отважится ли позвонить Громову? Я успела увидеть, как стекло подернулось рябью — как речная гладь от ветра, а мое отражение вдруг рассыпалось, распалось на квадратики — как разобранный пазл… И…
…Как бы я ни готовилась к встрече с 1909 годом, какие бы картины ни рисовала в своем воображении, все случилось мгновенно, и я снова не успела понять, как же я там оказалась. А я там оказалась…
3. Я снова Анна.
Я продолжала смотреть в зеркало, в свое зеркало, но в комнате Анны. На меня из зеркала смотрела Анна. Постояв какое-то время в виде девушки с веслом, я понемногу пришла в себя — наверное, правильнее сказать, в Анну… Было уже достаточно светло, Анна вполне одета, в том самом цвета морской волны домашнем платье. В комнате, похоже, ничего не изменилось. Во всяком случае, сонетка была на прежнем месте. Я решила не терять времени и потянула за нее, а потом подошла к окну. Стекла разрисованы морозом — значит, в Питере все еще зима… Ну, будем надеяться, что я попала в 1909 год, и во вторую половину декабря — дома, в двадцать первом веке, я нажимала на все воображаемые синие кнопки,
