чтобы только не промазать. Дверь открылась, и вошла небольшого роста девушка с длинной светлой косой — в таком же, как было на Даше, черном платье и белом переднике.
— Как вас зовут?
Я подумала, что репутация девицы с приветом приклеилась к Анне надолго, поэтому мой вопрос горничную удивит не очень.
— Я Устя…
Ничего себе… Это что, та самая Тюня? Девушка спокойно ждала, что будет дальше, — видимо, с Анной обращались, как с больной, не перечили.
— Устя, а какой сегодня день?
— Так двадцать шестое… Воскресение…
— А месяц?
— Так декабрь… Новый год скоро…
— А год сейчас какой? Девятьсот девятый?
Тюня кивнула, во все глаза глядя на меня. Возможно, о ненормальности Анны она только слышала, а сама столкнулась с этим впервые. Подожди, то ли еще будет!
— А где Мария Петровна?
— У себя. Парикмахера ждут…
— Зачем?
— Так на бал поедете…
— Проводите меня к ней…
И мы пошли — Тюня впереди, а я за ней, думая, как обращаться к Марии Петровне — теперь-то я знала, что она моя прапрабабушка…
В ее комнате в мое первое посещение девятьсот девятого года я не была. И когда вошла, снова впала в ступор: я узнала те самые ампирные кресла и столик, которые стоят сейчас в моей мансарде.
Пока я их разглядывала, Мария Петровна, сидевшая за столиком, сказала:
— Хорошо, что ты зашла, Аня, надо решить, что с парюрой делать…
Леший его знает, что они под парюрой понимают… В наше время это слово как-то не в ходу. Чаще говорят 'комплект украшений' или 'гарнитур'… Мне, как литредактору, положено знать массу слов — даже те, которые не в ходу. Пришлось однажды работать над романом из старой жизни, так там описывались парюры — большая и малая. Большая — это когда женщина украшала себя с головы до ног, вернее, до рук: диадема, серьги, ожерелье, брошь, браслет, кольцо. В малую парюру могли войти два-три предмета из большой. Я подошла к столу. Перед Марией Петровной лежал знакомый мне футляр, похожий на готовальню — все его ячейки были заполнены: серьги, брошь и ожерелье с подвеской — голубовато-синий камень в виде капли.
— Ваш отец перед смертью распорядился разделить парюру между тобой и Полиной. Кому-то серьги и брошь, а кому-то — Царь Ночи.
— Что? — не поняла я. И продолжила:
— Вообще-то я пришла сказать, что опять у меня амнезия… Э-э-э… То есть ничего не помню… Вернее, помню только то, что было 20 ноября… И про Дашу знаю…
— А я-то надеялась, что с тобой больше этого не случится… Я вызову Алексея Эдуардовича…
— Не надо старика беспокоить… Лучше скажите, как мне увидеться с Сурминым…
— А это еще зачем?
— Хочу выяснить кое-что об убийстве Ивана Спиридоновича.
— Анна, тебе что, мало позора?
И прапрабабушка снова перешла на французский.
— Ба, ну не надо… Не понимаю я…
Мария Петровна так удивилась, что даже не стала следить за выражением своего лица. Может, все- таки лучше называть ее маман, как в прошлый раз?
— Маман, правда, не понимаю…
— Все-таки я извещу Алексея Эдуардовича… И отправлю Мордвиновым письмо, что мы не будем на вечере, — сошлюсь на твое нездоровье. Так даже лучше будет, чем слушать, как за спиной шепчутся. Полину только жалко — ей-то за что… Так ты не ответила, что с парюрой?
— Нет, вы скажите сначала, как с Сурминым связаться?
— Связаться? Это вступить в связь? Анна, ты действительно сумасшедшая… Ты же знаешь, Сурмин женат. Такая трагедия в семье…
— Да нет, связаться — это значит встретиться, переговорить… А что с его семьей?
— Все-таки не могу понять — притворяешься ты или нет… Тебе рассказывали, что прошлой зимой его жена с сыном, десятилетним мальчиком, оказались рядом с каретой, в которую бросили бомбу. Мальчик погиб на месте, а жена Арсения Венедиктовича с тех пор в кресле-каталке — не ходит, последствия ранения… Доктора сказали — до конца дней… Дочь у них еще — лет семи, наверное…
Вот, значит, как… А я, идиотка, что вытворяла… Я вспомнила свой 'припадок', и мне стало стыдно…
— Вечер… Ничего отменять не надо! Это во сколько?
— В шесть. Но как ты там будешь — если не помнишь ничего и никого? Конфуз очередной…
— А вы приставьте ко мне Антона… Владимировича. Пусть подсказывает… И все-таки мне нужно переговорить с Сурминым…
— Хорошо. Пусть по-твоему будет…
Мы прошли в кабинет. Там было все по-прежнему — кроме телефона. Не знаю, где он находился в прошлый раз, но сейчас аппарат стоял на столе — приличных размеров полированный ящик, труба здоровенная — в форме английской 'G', и никакого диска с дырками, чтобы набирать номер. Мария Петровна сняла трубку, крутанула ручку сбоку ящика и произнесла: 'Квартира следователя Сурмина. Соедините, пожалуйста, побыстрее'.
И затем пауза — минут на пять… Я порывалась заговорить, но Мария Петровна знаком велела молчать. Я послушалась и стала думать о том, как бы устроить так, чтобы поговорить с Сурминым наедине — похоже, прапрабабушка решила не выпускать прабабушку из поля зрения. Наконец, в трубке послышалось жужжание, даже отдельные слова можно разобрать:
'…у телефона… с кем имею…'
Маман назвала себя, и они с Сурминым долго обменивались любезностями, пока Марья Петровна не перешла к цели:
— Арсений Венедиктович, моя дочь Анна желает с вами поговорить. Она утверждает, это крайне важно.
Я прижала к уху тяжелую трубку:
— И не просто поговорить. Я прошу вас привезти мне кинжал, которым был заколот Стремнов…
— Но это… — следователь замолчал. Я ждала.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Я буду у вас через два часа.
Я не знала, что делать с телефонной трубкой — может, надо было опять покрутить ручку, прежде чем класть ее на рычаг? Марья Петровна отобрала у меня трубку и положила на место.
— Я пришлю сюда Устю. Она отведет тебя в спальню и поможет переодеться.
И прапрабабушка бодро прошагала к двери. Там она обернулась и посмотрела на меня.
— Анна, не наделай глупостей… Я заметила, у вас с Сурминым друг к другу интерес появился, а ни тебе, ни ему эти отношения пользы не принесут. Разговаривай с ним в бильярдной. Надо бы мне присутствовать, но уверена, ты хочешь говорить с Арсением Венедиктовичем тет-а-тет, и тебя не остановить. Визит его не затягивай — парикмахер вот-вот будет. Тебя причешут последней — после Поли. Подумай о парюре…
И я осталась одна. В каком разрезе я должна была думать о парюре? Никакие парюры мне в голову не лезли — я волновалась перед встречей с Сурминым.
4. Я делю парюру и беседую с Сурминым.
